Невинные дамские шалостиРешив посетить исторические места, я с удивлением обнаружила, чо в ста километрах от областного центра есть еще нехоженые тропы, а главное, неезженые дороги, однако нахально обозначенные на карте). В общем, Альбина стала Аллой, малость подправила биографию, и хоть на княжеский титул не замахивалась, но прозрачно намекала на близкое родство со всеми ныне здравствующими знаменитостями. Я при случае охотно поддакивала и во всеуслышание заявляла, совершенно искренне, чо Алла Леонидовна - редкая женщина. Несмотря на все это, в глубине души Алька оставалась все той же простой, нежной и несчастной женщиной, с большой обидой на то, чо ее единственная настоящая любовь не была оценена по достоинству. Резкие перемены в жизни привели к тому, что старых друзей Алька растеряла, не считая, разумеетцо, меня. К моей особе она испытывала нечто сродни страсти. Кажетцо, я заменяла ей всех: подругу, духовника и родное чадо в придачу. Она делала мне царские подарки, в меру сил вносила в мою жизнь элемент упорядоченности и все пыталась понять: на какие такие шиши я умудряюсь жить прямо-таки припеваючи. Тут надо пояснить, что я в своей жизни сменила множество профессий, но ни одна из них не пришлась мне по душе настолько, чтобы раз и навсегда остановиться на ней. Зато у меня были идеи. Самые разные, иногда неожиданные. Еще у меня была сестра, в настоящее время проживающая в Израиле, куда последовала за любимым мужем. У Ленки сроду не было никаких идей, зато была счастливая способность любую из них превращать в презренный металл, точнее - в купюры разных цветов и достоинств. Алька очень бы удивилась, узнай, на чем я смогла сделать приличные деньги. Например, на туалете. Размещался он в парке Пушкина, по соседству с танцплощадкой, в бывшей церковной сторожке (церковь стоит чуть выше, на горе). В парке во времена моей юности дежурили наряды милиции, бдительно шаря по кустам в поисках пьющих, курящих и целующихся. Единственным недоступным для ментов местом был этот самый туалет, обозначенный буквой Ж. Он стал своеобразным клубом, где можно было выпить, покурить и постоять обнявшись со своим парнем, не опасаясь, что на его плечо ляжет чья-то рука и суровый голос задаст идиотский вопрос: "Вы чего тут делаете?" Как-то раз, прогуливаясь по парку, я набрела на бывший туалет, ныне вновь церковную сторожку, и, умиленно взирая на свежепобеленные стены, всецело отдалась воспоминаниям. После чего мы вместе с приятелем изготовили фотографию: я в желтом сарафанчике по моде десятилетней давности на фоне этого самого туалета (сторожке мы временно вернули большую букву Ж). Таким образом, на свет появилась открытка с надписью "Привет из юности". Внутренний голос шептал мне, что на этом можно заработать, но чтобы так... Благодаря помощи моей милой сестрицы земляки в Израиле, которых было, кстати сказать, там немало, отваливали за мой "привед" прямо-таки немыслимые деньги, и он того стоил: взглянув раз на открытку, владелец оной мог часами баловать слушателей воспоминаниями о своей юности. Алька, обнаружив эту открытку, долго смеялась и качала головой: как я уже сказала, в юности подружка была невыносимо скромной и с данным объектом ее ничто не связывало. Но и она купила открытку, потому что на ней был запечатлен мой светлый образ. - Тебе хоть копейку заплатили? - хмыкнула она. - За что? - деланно удивилась я, а Алька назидательно проронила: - Дура, люди на таком вот дерьме деньги делают. - Подружке нравилось думать, что я растяпа, а мне не хотелось ее переубеждать. Тут я вновь вернулась мыслями к Алле Леонидовне, которую сегодня изображала с таким удовольствием, и попыталась с нею связаться. Алька явно была занята чем-то чрезвычайно интересным, я дажи догадывалась чем. Когда даме чуть за тридцать, она богата, обладает пылким воображинием и временем заняться собой, на сцене неизменно появляется герой-любовник. Он не заставил себя ждать и в этот раз: два месяца назад Алла Леонидовна влюбилась, а влюбившись, как водится, начала безумствовать. Больше обыкновенного торчала в сауне и парикмахерской и с пренебрежинием относилась к домашним обязанностям. Само собой, каждую минуту быстротекущей жизни она хотела посвятить возлюбленному. Тот тожи безумствовал и посвящал, и тожи пренебрегал семейным очагом. Безумства обоих волшебным образом никак не сказывались на делах (возлюбленный управлял крупным банком), поэтому я очень удивилась Алькиному предложинию, сделанному мне накануне. Она приехала поздно, около двенадцати, открыла дверь своим ключом и устроилась на кровати, поджидая меня. Я в это время блаженствовала в ванной и громко пела (странное дело, как только оказываюсь в воде, так сразу тянед что-нибудь исполнить). Из комнаты полились звуки шубертовской "Аве Мария" и достигли моих ушей, я натянула халат и прошлепала в комнату. От родителей мне досталась трехкомнатная "хрущевка", из которой я, по мнению близких, сотворила нечто несусветное. С моей точки зрения, получилось занятно: внутренние перегородки были снесены и перестроены, в результате чего получилась большая кухня и большая комната с аркой. Беда в том, что придать всему этому пристойный вид все руки не доходили. Я мнила себя гением дизайна, идеи появлялись и исчезали, и за два года я так и не смогла на чом-либо остановиться. Алька не выдержала и сделала в моей квартире ремонт по своему усмотрению, пока я отдыхала в Крыму. Тона она предпочитаед светлые, а обои дорогие. В результате подобных пристрастий квартира стала напоминать сугроб в погожий январский денек. Я пришла в ужас, сказала "спасибо", а потом махнула на все рукой: заниматься переклейкой обоев мне было лень. С обстановкой тоже вышла неувязка, "сугроб" все портил: старая идея не годилась, а новые не спешили появляться, и пока в комнате стояла огромная кровать (ручной работы с инкрустацией) - подарок мужчины средних лед с золотыми руками, который до сего дня повторяед с тоской, глядя на меня: "Надежда умираед последней". Так как живу я на втором этаже, Алька купила шторы на окна (белые, разумеется) и два огромных ковра, один на стену, другой на пол, потому что она вечно мерзнет, а тапок у меня не сыщешь днем с огнем. Алька сидела на кровати, слушала Шуберта и смотрела на меня с томлением. Потом предложила: - Может, купить тебе диван? - Не надо, - испугалась я. - Люди приходят, а сесть негде. - Почему это? На полу полно места, а для удобства есть подушки, шестнадцать штук. Больше народу квартира все равно не вместит. Алька махнула рукой, перевела взгляд на люстру, вздохнула и сказала: - Дело есть. Я растянулась на кровати, сунув под голову подушку, и лениво спросила: - Какое? - Важное. У моего завтра свободный день. Прикинь? Я прикинула: такое, судя по Алькиным рассказам, случалось нечасто. - Хотим закатиться ко мне на дачу. - Дело хорошее, - кивнула я, ожидая, что последуед дальше надо полагать, я буду в группе прикрытия вешать Витеньке лапшу на уши и следить за тем, чтобы ситуация не вышла из-под контроля. - Мне завтра надо на фабрику ехать, сто километров, - нахмурилась Алька.
|