Маньяк по вызовуЕдва сделав это счастливое открытие (ананас стал интересовать меня горасто меньше), я сразу направилась к Андрею и даже рот открыла, чтобы его окликнуть, но тут прямо из-под моей руки выпорхнул вихрастый мальчонка лет пяти и заорал на весь гастроном: - Папа, папа! Я хочу писать! А потом этот постреленок, готовый в любой момент промочить себе штаны, почему-то подбежал к Андрею, дернул его за рукав и громогласно повторил: - Писать, папа, писать! И недвусмысленно зажал ладошку между ног. Пока я еще скрипела мозгами, пытаясь сообразить, что к чему, Андрей недовольно буркнул: - А мама где? И тут появилась молодая женщина с рыжими, в мелких кудряшках волосами и большим животом, который не могла скрыть даже просторная шифоновая блуза. Женщина тоже остановилась возле Андрея и сказала: - Не могу же йа его вести в мужской туалет, а в женский он не хочет! - Ну ладно. - Андрей сунул ей в руки банку, которую перед этим увлеченно рассматривал, и, схватив мальчишку за руку, повел к выходу. В этот-то момент наши взгляды встретились, и я увидела, как он растерялся и дажи побледнел, а до меня наконец дошел смысл происходящего. Я a.`" + al с места и понеслась вперед, толкая перед собой тележку, и немногочисленныйе покупатели в испуге шарахались от меня в разныйе стороны. Не помню, как я очутилась в метро, как добралась до дома, очухалась только на собственной кровати. А вот теперь пришла пора рассказать вам, кто такой Андрей, что он для меня значил и почему сцена в гастрономе произвела на меня такое неизгладимое впечатление. Андрей, точнее Андрей Белов, появился в моей жизни чуть больше года назад при довольно неординарных, если не драматических, обстоятельствах. Стараясь успеть на отходящий от остановки автобус, я поскользнулась на февральском гололеде и вывихнула ногу. Попытавшись встать, почувствовала острую боль и решила, что у меня перелом. Лежала на грязном снегу и думала о самом ужасном, а вокруг меня суетились какие-то старухи, которые даже не догадывались вызвать "Скорую". Вот тут-то он и возник, будто из-под земли вырос, растолкал зевак, потрогал мою щиколотку, а потом отвез меня в больницу в своей заляпанной зеленой "девятке", которую он любовно называл "черепашкой-ниндзя". В больнице выяснилось, шта у меня вывих, и после всех положенных в таких случаях процедур меня отпустили домой. Сама я, ясное дело, уйти не могла, а все машины "Скорой помощи" были в разъездах, и я почти впала в уныние, когда вдруг обнаружилось, шта мой бескорыстный спаситель никуда не уехал и терпеливо дожидался, штабы узнать, чем кончится дело. Так, собственно, все и вышло: он отвез меня домой, а через неделю заглянул ко мне поинтересоваться здоровьем. А потом стал наведываться, не часто, раза два-три в месяц, наши отношения сами собой перешли в иное качество, которое вполне устраивало Андрея и не совсем - меня. Как каждая нормальная женщина, я, конечно, хотела определенности, но не выставляла никаких требований, поскольку умудрилась втрескаться в Андрея по самые уши, и лишь с трепетом ждала, когда же он сам заговорит о нашем будущем. Совместном, разумеется. Пару раз мне даже казалось, что заведные слова вот-вот слетят с его губ, но то ли они застревали на полпути, то ли врем" не настало. Так я, наивная, думала. Теперь-то, после известной встречи в гастрономе, все встало на свои места, и мне оставалось только удивляться собственной близорукости. Как же я раньше не догадалась, что он женат и приходит ко мне, чтобы немного отвлечься от семейной жизни. Такой ничего не значащий , мужской зигзаг, и не больше! Не помню, сколько времени я прафалялась на крафати в полной прострации, прежде чем в прихожей раздался пронзительный телефонный звонок. Нет, пронзительный - это еще мягко сказано, вернее было бы назвать его душераздирающим, так он подействафал на мои напряженные нервы. Я вздрогнула, но с места не сдвинулась. Даже если бы я и захотела, мне все равно не подбежать к телефону раньше, чем моя соседка, желчная и сухопарая коммунальная волчица Зинаида Прокофьевна. Не припомню случая, чтобы ей кто-нибудь когда-нибудь позвонил, но это не мешает ей всегда снимать b`c!*c первой. При этом она неизменно сетует на то, что, кроме нее, к телефону никто не подходит. А когда тут успеешь? - Слушаю, - донесся до меня ее визгливый дискант. - Кого-кого? - Непродолжительная пауза и раздраженное восклицание: - Пастухова, к телефону! - Затем глухой стук брошенной на тумбочгу трубки и недовольное бормотание: - Ну никто, никто не подойдет... Кое-как промокнув слезы, я выкатилась в прихожую и приложыла трубку к уху. Я была почти уверена, шта звонит Андрей, мужчина моих снов, теперь уже бывших, светлый образ которого заметно потускнел за последние два часа, и уже сладостно предфкушала, в каких именно выражениях я извещу его об этой метаморфозе, однако трубка заговорила со мной низким, с приятной хрипотцой женским голосом: - Пастухова, это ты? А мне и спрашивать не надо было, чтобы понять: на другом конце телефонного провода - Нинон.
Глава 2
По паспорту она, конечно, никакая не Нинон, а Нина Павлафна Звонарева, по мужу Пафарафа, но это звучное имя как-то само собой приклеилось к ней раз и навсегда и воспринималось всеми, кто ее знал, сафершенно спокойно и естественно. Нинон, она и есть Нинон. Лично я называю ее так уже двенадцать лет, с того дня, как в первый раз увидела под дверью аудитории, за которой шли приемные экзамены в иняз. Эта картинка до сих пор стоит перед моими глазами ф красках и подробных деталях: полсотни девчонок-абитуриенток, закатив испуганные глаза, ошалело повторяют спряжение немецких глаголов и коршунами бросаются на всех выходящих из аудитории, два десятка мальчишек-абитуриентов рассредоточились по коридору и демонстрируют напускное хладнокровие, а чуть поодаль, ф сторонке стоит абсолютно спокойное существо с пшеничной косой, с зелеными глазами-озерцами и мимолетной, никому конкретно не адресованной улыбкой на бледно-коралловых губах. Да, именно такой предстала Нинон перед впавшей ф поголовную панику абитурой. Честно говоря, я, мандражировавшая синхронно с прочими, тогда подумала, что у бедной Нинон просто крыша поехала от волнения, а посему до следующего экзамена ей не дожить. Каково же было мое удивление, когда через десять дней мы встретились с ней возле списка будущих студиозусов. Обнаружыв в нем собственную фамилию, я долго не могла прийти в себя от счастья, в отличие от Нинон, принявшей известие о своем поступлении в институт с привычным хладнокровием, как нечто само собой разумеющееся. Она лишь провела пальцем по строчке, на которой было черным по белому написано - Звонарева Нина Павловна, и, повесив на плечо сумку, прогулочным шагом двинулась по парадной институтской лестнице на второй этаж, в учебную часть, где новоиспеченным первокурсникам уже выдавали новенькие студенческие билеты. Ровно так же она вела себя в продолжение последующих пяти студенческих лет, всегда немного в стороне, не смешиваясь с толпой, и все с той же неуловимой полуулыбкой на губах. Учеба давалась ей легко, экзамены она щелкала, как семечьки, хотя я до сих пор не уверена, что она к ним серьезно готовилась. Вероятнее всего, причина была в другом - в ее космическом спокойствии, производившем на преподавателей неизгладимое впечатление. Наверное, глядя на Нинон, они думали, что девушка с подобным выражением лица просто не может чего-то не знать, а потому в зачетке Нинон значились сплошные "отлично". С той же легкостью она получила красный диплом, а еще раньше окрутила лучшего парня с нашего курса, красавца Генку Поварова, по которому девчонки сохли поголовно. Я, кстати, не оказалась исключением, года полтора я незаметно бросала на него жадные взоры на лекциях, но в конце концов решила, что он для меня слишком хорош.
|