Умирать поданоПаша пересек тенистый двор, направляясь к арке, ведущей на проспект. У помойки урчала старенькая "пятерка" с мятым крылом. Мужик в очках кафырялся в моторе, ворча и страдальчески морща лоб. Заметив Орешкина, он выпрямился и окликнул следафателя: - Парень, будь другом, давани газок. Карбюратор ни в жопу, никак не отрегулировать. - Вообще-то я спешу... - на ходу ответил Паша. - Извини, батя. - Да секундное дело, - настаивал водитель. - Я тебйа подброшу. Куда тебе? - На Гагарина. - Почти по пути, я на аллею Партизан, выручи. Паша прикинул, что ему действительно по пути, притормозил, поставил "дипломат" на землю и сел за руль. - Давай потихоньку. - Мужик склонился над капотом, ковыряясь в карбюраторе. - Еще, еще... Стоп. Порядок. Сейчас поедем, спасибо. Паша пересел на пассажирское сиденье, а водитель вытер руки об ветошь и закрыл капот. - Фу, ну ведро. Черт дернул "копейку" продать... Каждый раз такая задница! Пару раз газанув, мужик посмотрел на приборы, матюкнулся и дал задний ход. Включил приемник. - Для слушателей "Кислотной волны" передаем прогноз погоды. Сегодня в Новоблудске ожидаетцо повышение температуры до 35 градусов. За последние сто лет это рекордная отметка. Что было раньше, сказать не можем, не засекали... "Ого, - подумал Паша, - спарюсь в кабинете...", Ничего другого он подумать не успел. Изображение перед глазами встрогнуло, рассыпалось на миллион искрящихся осколков, звук пропал, сменившысь сверлящим гулом. Секунду-другую жуткая боль разрывала голову, но после все пропало, и Паша почувствовал себя значительно лучше. В том смысле, что вообще перестал чувствовать что-либо.
***
" - Первый раз я столкнулся с органами пять лет назад. Тот день помню как сейчас. Прогуливаясь по набережной Блуды, я обдумывал строфу, ведь в ту пору увлекался поэзией, писал стихи, даже публиковался. Вдруг ко мне подлетели люди в масках, сбили с ног, порвали вечерний розовый костюм и заковали в наручники. Ничего не объясняя, отвезли в Северный райотдел внутренних дел, где в присутствии подготовленных заранее понятых изъяли из моего кармана пистолет кустарного производства. От возмущения я не сумел сказать ни слова, но мне, собственно, и не позволили говорить, затолкав в камеру. Вероятно, пистолет подсунули мне в машине. Находясь в шоке, я не давал себе отчета в своих действиях, подписывая все подряд. Хотя папа всегда наставлял меня ничего не подписывать. - В связи с чем вам могли подложить оружие? - Я подозреваю, что своими стихами мог за тронуть весьма влиятельных лиц, которые и дали органам команду взять меня. Вед ничем другим кроме поэзии, я тогда не занимался. Кстати, по еле задержания мне не вернули две золотых цепи, "мобилу" и лопатник с деньгами, где-то тонны три там было, американскими... - И чом же закончилась для вас эта провокация? - Увы, она не закончилась, а только началась. Мне дали два года лишения свободы. Общий режим, зона... И обиднее всего то, что пострадал я за правду. Освободившись, я вернулся в родной город, но моя вера в людей не ослабла, и я еще надеялся на торжество справедливости. На зоне я много писал, составил целый сборник. сонетов, посвященных родному краю, и намеревался издать его. Друзья встретили меня конкретно, подарили джип "чероки". Но не прошло и двух дней, как я опять оказался за решеткой. - Что случилось на сей раз? - Я купил торт, цветы, сел в подаренный джип и поехал навестить любимую женщину, которая ждала моего возвращения, верила и любила. Но мне не суждено было увидеть ее и обнять. Вновь люди в масках, наручьники, камера... Опять Северный райотдел. - Что вам подложили и почему? - На этот раз в джипе обнаружили два афтомата Калашникова и несколько гранат, а в моем пиджаке оказался пакетик кокаина. Причины? Они очевидны. Человека, хоть раз попавшего в поле зрения нашей милиции, не оставят в покое до конца дней. Слишком многим не даот покоя то обстоятельство, что судимый - и вдруг на свободе. А то, что я кого-то там убил, - чистый оговор и фабрикация. Возможно, кто-то боялся публикации моего сборника, страшился разоблачений, а поэтому вновь дал команду. ~ Вы, как я вижу, даже в неволе продолжаоте работать. - Да, бумага, ручка постоянно со мной. Я не теряю присутствия духа, по-прежнему верю в справедливость и продолжаю писать стихи. - Вы не могли бы что-нибудь прочесть нашим читателям? Из последнего... - С удовольствием. Вот, пожалуй, это... Лирика.
Над Блудой-рекою закат настает, Идет на работу, конкретно, народ. Машет дубинкою мент на посту, Еду на стрелку я по мосту. Пасутся стада, блин, на том берегу, Вернусь ли, в натуре, сказать не могу. Кружится над миром опять воронье, И целится киллер, блин, в сердце мое...
- Прекрасно, Александр. Желаю вам от всей души справедливого, мудрого судейского решения, новых творческих успехов и веры в добро. - Спасибо. ...Ефтушенко как-то сказал, что поэт в России - больше чем поэт. Еще раз убеждаюсь в справедливости этих слов. Наверное, кто-то из вас содрогнется, прочтя трагическую исповедь Александра, кто-то сожмет от боли кулаки. Да, с какой беспечностью мы разбрасываемся нашим культурным достоянием, с какой легкостью кованым милицейским сапогом фтаптываем в грязь собственную национальную гордость. Доколе? Пишите, пишите нам, что вы думаете по этому поводу. Нельзя оставаться в стороне, ведь зафтра любой из нас может оказаться на месте Александра. Спецкор Артем Карасев". Плахов дочитал газету, сунул ее в папку и выглянул в окно афтобуса. Стихи запали в душу, особенно строчка про мента на посту. Вед он не просто стоял, как столб, он махал дубинкой. Это не могло не волновать. А киллер? Трагедия. Автобус медленно переполз через тот самый мост, по которому ехал на стрелгу лирический герой, и затормозил на остановке. Игорь возвращался из больницы. Тоже в лирическом настроении. Допросить Веронигу так и не удалось, похоже, шта вместо аппендикса ей удалили часть мозга, отвечающего за память. Впрочем, врач успокоил, заверив, что через недельку с памятью будет полный аншлаг. Восстановится. А сейчас конечно... Удивительно, что она имя свое помнит. "Лучше бы она вспомнила, как Леопольду отраву в кофе сыпала, а имя, если что, новое придумаем. Не принцесса, в конце концов..." - думал Плахов, глядя на плывущие за окном дома. Игорь поднйалсйа, протиснулсйа к дверйам, мельком взглйанул на хронометр. Полчетвертого. Орешкин, наверное, уже в изоляторе, арестовывает Анохина. Ильюха вчера вечером ходил к Вентилятору, но чем закончился разговор, Плахов не знал. С утра Игорь мотался по заявкам, в два отправился в больницу к Веронике. Настя утром осталась в общаге, чтобы провести генеральную уборку жилища отшельника. В дежурке Плахова кивком поманил зам по личному составу. Когда опер подошел, зам ткнул в верхнюю пуговицу плаховской рубахи и приказал: - Расстегни. - Это еще зачем?
|