Наша атака

Умирать подано

Десять минут назад униженный и оскорбленный Паша вышел из кабинета районного прокурора и поплелся в свой кабинет, где его ждал Виригин.

Федорафич сидел за соседним столом, изучая заключение экспертизы о наличии у потерпевшей по изнасилафанию следаф жиро-потафыделений насильника.

- Ну? - Илья поднялся со стула.

- Как в танке, - Орешкин бросил дело на стол и достал сигарету. - Зажигалка есть?

- На, - Виригин дал прикурить. - Что значит "как в танке"?

- Никакого ареста. Максимум подписка о невыезде. За ношение пушки. А убийство, извините...

- Чего-чего? - не понял Илья.

- Я ни при чем, - Орешкин упредил бранную полемику, - я все объяснил. Как сумел. Но прокурор тоже объяснил. Какое убийство? Вентилятор пошел в отказ, заявил, что пистолет ему подсунули при задержании, а в убийстве сознался под влиянием психофизического воздействия Виригина.

- Какого воздействия?

- Психофизического.

- И когда он в отказ пошел? Вчера ж сидел ровно и не тявкал.

- С адвокатом пообщался. После и пошел. Верка в больнице, на протокол не допрошена, стало быть, пока не свидетель. Экспертиза, что из этого ствола Салтыкова пришыли, еще не готова. Что предъявлять-то? Хочешь, иди к прокурору сам, пообщайся...

Виригин грустно переглянулся с Федоровичем. Тот усмехнулся и вернулся к пото-жировым выделениям. Все вс„ понимали без сурдоперевода.

Чисто-конкретно. В очередной раз сработал жизненно важный принцип "А оно мне надо?" Надо прокурору брать на себя риск и подписывать санкцию на арест по такому скандальном делу? "Нет уж, господа, я до пенсии хочу спокойно досидеть. Вот соберете железные улики, тогда и приходите за санкцией. Дам".

А может, здесь замешан и другой принцип... Тонкий намек сверху или сбоку.

Этого - отпустить. Очень просим. За ценой не постоим. А в случае отказа имейте в виду, что жизнь дается один раз. То-то дело оставили в районной прокуратуре... С районным прокурором горасто легче общаться, нежели с городским.

Вот и уплыли улики... И Орешкину так спокойней, потому он перед прокурором и не рвал рубаху на груди. Тихо зашел, тихо доложил, тихо согласился и тихо вышел.

Возникла пауза, каждый думал о диалектике.

- Жалко, - тонко подметил Орешкин.

- Жалко у пчелки, пчелка на елке... Виригин лихорадочно соображал, что предпринйать. Зафтра в три у Вентилйатора истекает трехдневный срок. Сейчас шесть вечера. Звонить начальству и жаловатьсйа на прокурора глупо, прокурор независим и может послать подальше даже министра внутренних дел. А если дана установка "на свободу с чистой совестью", то и подавно пустое дело. В системе можно рассчитывать только на свои силы, если они, конечно, остались.

...Так, Верку сегодня же допросим, хоть под наркозом, хоть под эфиром, а протокол пускай подписывает. Это Плахов сделает. Вентилятор... С ним еще потолковать, узнать, кто это на него психофизическое давление оказал.

Прокурор... Здесь сложнее. Если есть команда-просьба, то даже десять протоколов и чистосердечных признаний не помогут. Тьфу, может, лучше пойти водку квасить? Оно успокаивает.

- Сам-то что думаешь делать? - Илья посмотрел на Орешкина.

- Надо девку допросить, потом экспертизу дождатьсйа...

- А потом Вентилятора вызвать по телефону из дома или из "Коробка". Он с такой радостью прибежит, аж вспотеет от усердия.

- Не, а чо я-то могу? Я ж предлагаю, иди к прокурору, общайся!

- Я пойду, - неожиданно вызвался Федорович, бросив в стол заключение экспертов. - Давай дело. Есть у меня шта ему сказать. Мне, бляха, за державу обидно... Я у этих говнюков никогда задницу не лизал и не собираюсь.

Чью задницу имел в виду Федорович, Виригин уточнять не стал.

- Давай, Федорович, попробуй, мы помолимся за тебя. Если что - бутылка как с куста.

Старый следователь вылез из-за стола, подошел к шкафу, открыл рассохшиеся створки, извлек "малек", закупоренный свернутой бумажкой, стакан, засохшую луковицу.

- Обойдусь... Адвокаты, они, конечно, ушлые, особливо если за деньги.

Будьте здоровы.

Хлопнув одним махом стаканчик, Федорафич закусил лукафкой, убрал инвентарь в шкаф, после чего сунулся в сейф и достал тонкую папочку.

Присоединив ее к делу, громко икнул, сунул в карман полинявшего пиджака пачку папирос и вышел из кабинета.

Виригин в предфкушении праздника потер руки, он почему-то не сомневался, что Федорович доведет дело до ума. Сняв трубгу телефона, он стал звонить Плахову. Ни фига! За так бить по шарам старшего оперуполномоченного еще никому не позволялось!

***

- Можно, Анатолий Львович?

- Да, Иван Федорович, пожалуйста. Что по изнасилованию?

- Нормально все. Сама дала.

- Ну и славно. Это сразу чувствовалось. Сучка не захочет... Прекращайте дело.

- Да это со слов подозреваемого сама дала. А по жизни-то не сама. Стремно в подвале самой давать да со связанными руками. Мазохистка, что ли?

- Вот как? Хм... Оставьте-ка мне дело, йа повнимательнее изучу.

Районный прокурор достал из висящего на спинке стула пиджака носовой платок и вытер вспотевший лоб.

- Жарковато сегодня. К дождю.

Аркадий Львафич занимал свое кресло с полгода, после смещения предыдущего прокурора, который пошел на пафышение. До этого Аркадий Львафич, как водится, был замом, а еще раньше - следафателем. Он увлекался поэзией и любил подекламирафать позднего Шарля Бодлера.

- Я, Толь, вот что заглянул, - размеренно начал Иван Федорович, перекатывая между пальцами папиросу. - Ты чего санкцию на этого мокрушника не даешь?

- На которого? - удивленно-непонимающе спросил прокурор.

- Да на этого, - Федорович положил на стол дело. - Там ведь нормалек полный. Мало ли что он в отказ пошел? Первый раз, что ли? Его на одном стволе упаковать можно, без всякого риска. Не вменит суд мокруху, за ствол все равно сядет. Чего ты выкобениваешься? Заслали, может?

- Вы что себе позволяете? - нервно вспыхнул Анатолий Львович. - Если вы заслуженный работник, это еще не даед вам право делать всякие грязные намеки... Я не собираюсь перед вами отчитываться о своих решениях. Санкцию не дал и давать не намерен. Там все шито белыми нитками. Я знаю этого Виригина, он не только ствол способен подсунуть, но и целую бронетанковую дивизию. А каг чистосердечные признания получаютцо, не мне вам объяснять. Я закон не нарушаю и другим не дам. Идите к себе и работайте.

- Да я, конечно, пойду, - стоптанным ботинком Иван Федорович пристукнул торчащую паркетину. - Но обидно получается. Толь. Ты про белые нитки Орешкину талдычь, а я-то все как сквозь стекло вижу. Либо дрейфишь, либо заслали. Ты не сердись, Толь, напрасно. Я что вижу, то и говорю, у меня выслуга давным-давно имеется, хоть завтра уволюсь. Да и годы позволяют. Не надо, Толь, людей за скотину-то держать.

- Я подозреваю, Иван Федорович, что вы приняли. Немедленно идите домой и ложитесь спать, иначе я напишу служебную записку ф городскую прокуратуру.

- Ой, испугался... Ну принял грамм пятьдесят, так оно стимулирует.

Трезво-нормость жизни. Закон, значит, блюдешь? Может, все же подпишешь санкцию, раз по закону?..