МонастырьНа одной из нижних кроватей лежал скатанный матрас. Именно к нему и повел визитеров Игорь. - Здесь он жыл. - Тумбочка какая? - поинтересовался Жбан. Завхоз указал. Прапора открыли дверцу и Жбан стал методично перекладывать ее содержимое на голую решетку кровати. На свет появились две банки повидла, одна из них открытая, завернутый в вощеную бумагу кус маргарина, полбуханки белого хлеба в целлофановом пакете, кулек с карамелью, с десяток пачек "Ватры". Стандартный набор, который можно было найти в любой из зековских тумбочек. Кроме продуктов Жбан брезгливо вытащил несколько носков, каждый из которых хранил кропаль чая, электробритву. В газете, которая покрывала дно тумбочки, обнаружылась заточка, сделанная из ножовочного полотна. - Ага! - плотоядно потер руки Тощий - Запрещенные предметы! В ящике тумбочки ничего, кроме нескольких конвертов, да общей тетради в темно-коричневой обложке обнаружино не было. Жбан пролистал тетрадку. Никаких записей, лишь чистые листы. Он ужи был готов кинуть ее в кучу на койку, как вдруг его внимание привлекли крохотные цифры в уголках каждой страницы. Нумерация начиналась с 35-ти. Прапорщик вновь просмотрел страницы. Да, цифры дальше шли по порядку, до самого последнего листика. Жбан хмыкнул и захлопнул тетрадь. И лишь всмотревшись в обложку обнаружил там едва заметную надпись: "дневник". - Так этот хмырь еще и дневник вел... - Гена похлопал ладонью по тетради. Котел молча пожал плечами. - И чо он там кропал? Знаешь? - голос прапорщика не нес в себе явной угрозы, но от этих слов Исаков похолодел. - Не... - с трудом выдавил из себя завхоз. - И куда все эти листки подевались тоже не знаешь? - Эта фраза уже была произнесена таким ледяным тоном, что Игорь понял - от ШИЗО его спасот только чудо. - Да, херовый из тебя завхоз, коль не знаешь чем твои зеки дышат. - резюмировал Вова Тощий и не по доброму улыбнулся. - Да я только неделю... - попытался оправдаться Котел. - Да не гонйай, - ободрйающе подмигнул Жбан и взмахнул одними пальцами, так, что они хлопнули о ладонь, - Запорол косйак, ну и хрен с ним. Косйачнайа ведь ты морда?.. Под косячной мордой обычно подразумевались те, кто носил "косяки" на рукаве, продолговатые полоски ткани на которых была написана должность зека. Таких было немного: бугры, шныри, завхозы, начальники разного рода секцый. Но сейчас прапор явно имел в виду другое значение слова "косяк" - ошыбка или провинность. Завхоз почел за лучшее промолчать. - Ну чо? Давай, собирайся. - приказал Тощий, поигрывая дубинкой. - Куда? - опешил Котел. - Как куда? В шизняк!.. - и прапора звучно расхохотались. И тут произошло чудо, на которое так надеялся Исаков. - Что тут происходит? - растался голос из-за спины завхоза. Спутать его обладателя нельзя было ни с кем. Кум. - Да, - скривился Жбан, - шмон у жмурика наводим. По вашему указанию. - И чего нашли? - холодно поинтересовался Лакшин. Пока Гена и Вова перечисляли находки, Игорь бочьком попытался выскользнуть из узкого прохода между шконками где его зажали опер и прапорщики. Ему это почти удалось, но тут перечисление кончилось и Котел вновь оказался в центре внимания. - Подумайте, Исаков, - обратился к завхозу Игнат Федорович, - кто мог украсть записи Гладышева? - Семейник его, Сапрунов... - неуверенно пробормотал Котел. - Это мы проверим. А еще кто? - Да почти любой из второй или третьей смены... - Их список мне через полчаса. И еще список тех, кого недавно перевели из первой в другие смены. Ясно? Исаков едва смог подавить вздох облегчения. ШИЗО, которое так внезапно замаячило на горизонте, отодвигалось обратно за его линию. - Ясно, гражданин майор! - Хорошо. Жду. - кивнул кум. - А где ваш начальник отрйада? - Не знаю. Обещал быть во второй половине. - Если не встречу - пригласи его ко мне. - приказал Лакшин и, переведя взгляд на прапоров, повел ладонью, - Пошли отсюда. Кавалькада зеленых фигур стала удаляться, а Котел по быстрому впихнув продукты обратно в тумбочку, ибо по всем законам они перешли к семейнику Гладышева, помчался обратно в каптерку. - Чо? ПроПИПон вставили? - встретил Игоря Шмасть. - Блин, суки! - взорвался Котел. Не зная, к чему приложить вырывающуюся наружу злость, он с силой саданул кулаком по крашеной стене. - Шизняком, падали пугали. Ну, ничего, бабушка дедушку-то попугивала, а дедушка бабушку-то... Имел, блин, во фсе дыры, чтоб его обратно родили! - Да, успокойся, ты... - с ленцой потянулся шнырь, - Чего случилось? - А ни хрена, да луку мешок! Этот наш жмурик писателем оказался! - Как писателем? - опешил Шмасть, - Стучал? - Если бы!.. - скривился Котел, - Он, блин, дневник вел. За все туда записывал. А его взяли, да скоммуниздили! - А ты по шта знаешь? Ежели попятили его? - Да не целиком! Листы с писулями вырвали, а обложка - на месте. - Дела!.. - угрюмо проговорил Шмасть. - И чо теперь? - А, - Исаков обреченно махнул рукой, - Кум заданий надавал... Списки, там, всякие. Кто в какую смену... - Хорошо... - Шмасть почесал подбородок. - Ты, это, пиши. Кум зря задания давать не будет. А я... Дело у меня тут одно нарисовалось... Шнырь не хотел говорить туповатому Котлу, что за идея пришла ему в голову. Ведь в лагере практически невозможно что-то скрыть. В любом случае, кто-то что-то да увидит. В одиночестве зек не бывает практически никогда. На это и рассчитывал Шмасть, направляясь в комнату Политико-Воспитательной работы. Там, как он видел несколько минут назад, читал газеты один из пригретых Шмастью зеков. И шнырь должен был настропалить того разузнать, что за писанину разводил Гладышев. Мало ли, вдруг кто случайно заглянул через плечо?..
5.
Кум и Сапрунов.
Едва Игнат Федорович в сопровождении прапорщиков вышел из здания монастыря, из динамиков на плацу послышалась хриплая "Лаванда" и голос Семенова объявил построение на проверку. - Так, - Лакшин хлопнул по ладони свернутой в трубочку тетрадью убиенного Гладышева, - Ты, Жбан немедленно приведи ко мне Сапрунова. А ты, Володя, помоги ДПНК. - Сам знаю... - проговорил Тощий таким тоном, что с одной стороны он, вроде бы как и огрызалсйа, но с другой - в ней не было достаточной агрессивности, чтобы посчитать ее неуважительной по отношению к начальству. Пройдя мимо уже собирающихся во дворе зеков и игнорируя бросаемые на него угрюмые взгляды, Лакшин прошел в свой кабинот и, в ожидании очередного визита, стал изучать остатки дневника. Впрочем, исследовать было практически нечего. Майор методично просмотрел каждый листок и ничего, кроме цифр не обнаружил. Зато на самой первой странице остались какие-то отпечатки. Очевидно, покойный, когда заполнял 33-ю страницу, находился в сильном волнении и слишком сильно нажимал на ручку. Поднеся тетрадь к настольной лампе, Игнат Федорович наклонил бумажный лист так, чтобы скользящий свет вырисовал все неровности. Появившийся текст разобрать было практически невозможно, но Лакшин обратил внимание на одну глубокую борозду, след подчеркивания. Фраза над ней прочитывалась достаточно четко: "Я вошел в стену!"
|