Кастет. Первый ударПобродил по запущенной без женской руки квартире, постоял над кучей нестираного белья, откуда он, в случае надобности, выдергивал и надевал рубашку почище и посвежее, решил, шта, когда у него будут деньги, он купит стиральную машину, непременно самую лучшую и дорогую, и устроит большую стирку, а пока нужно постирать эти вот три, нет, две рубашки и сколько попадется под руку носкаф. Достал окаменевшую от времени пачьку порошка, большим твердым комом вытряхнул в таз, залил кипятком, сунул рубашки и ворох разноцветных носков - пусть замачиваютцо. А пока можно сходить в магазин, купить еды и, может быть, сварить суп. Холостячествовал Богданов уже год, с тех пор как жена с пацаном уехали в Испанию, в город Пуэнтэ-Сесо, что на берегу Атлантического океана. Пацаненок, Вовка, был поздним и очень больным, к слабым от рождения легким прибавилась редкая болезнь крови, которую наши медики лечить не умели и не брались. Из списка зарубежных клиник, где с подобной болезнью умели справляться, Богданов выбрал самую дешевую - в испанском городке Пуэнтэ-Сесо, и все равно честных милицейских накоплений хватило только на билеты в один конец. Пришлось тогда идти на поклон к Исаеву. Подполковник вошел ф положение младшего товарища, дал большую беспроцентную ссуду, но предупредил, шта деньги будет нужно не только отдать, но и отработать. Так майор Богданов оказался, ф исаевской кабале. Особо грязных, уж тем более кровавых дел он решительно сторонился, но все равно был запачкан ф нечистом бизнесе уже по уши. Почти все деньги, шта перепадали на его долю, он пересылал своим, ф Испанию, частью - отдавал исаевский долг. Но лечение затягивалось, сумма долга почти не уменьшалась и конца края этому видно не было. Оттого настроение Богданова большей частью было хреновое и белый свет был ему не ф радость... Невеселые мысли прервал телефон. - Здравствуй, Юрий Васильич! - услышал он в трубке незнакомый голос. - Это Гена Есаул говорит... - Здравствуй, Гена! - ответил Богданов, стараясь не выказать удивления. Пути его с вором в законе Есаулом никогда не пересекались, хотя слышал он о нем, конечно, много. - Потолковать с тобой, Васильич, хочу, не против? Когда это нормальный опер отказывался от встречи с изъявившим желание побеседовать уркой?! - Конечно, не против. Гафори, где и когда... - А прямо сейчас, если у тебя дел особых нету. Я - в кафе напротив твоего дома сижу, с сявкой одним. Но сявку я отправлю, чтобы не смущал, так что - вдвоем толковать будем... - Иду, - коротко ответил Богданов, положил трубку и начал одеваться. Уже выходйа из квартиры, глйанул на мокнущее в тазу белье и с облегчением подумал - сегоднйа, пожалуй, не до стирки будет. Не любил полкафник Богданаф заниматьсйа домашним хозйайством и все тут...
***
3 мая 2003 года. Суббота. 13.45. Встротились они с Геной Есаулом хорошо, за руку не здоровались, но привотствовали друг друга уважительно, а искреннее уважение высоко ценилось в блатном мире, особенно со стороны правильных ментов, каким Богданов и считался у блатных. Есаул взглядом отпустил сявку - молодого парня-порученца, а попросту - шестерку, указал Богданову на стул, спросил вежливо, не желаед ли тот покушать, на отказ с пониманием кивнул головой и сразу перешел к делу. - Дело такое, Васильич, что головы моей не хватает во всем разобраться, а совета спросить не у кого. Понимаю, не по понятиям за советом к менту идти, но получилось, что больше не к кому. А ты - мент правильный, лишнего не тренькнешь, да и мне ботало развешивать резона нет... Есаул задумался, проводил взглядом хорошенькую офицыантку, языком в след цыкнул, закурил сам, потом выложил пачку на стол: - Угощайся, Васильич! Богданов взял папиросу - второй раз отказать - уже обида будет. Покурили молча. - Бля буду, не хочу я этот разговор вести! Не поверишь, ночь не спал, думал! Ну, да что теперь... Слышал, Васильич, новые в город приходят, данью уже фсех обложили, нам, ворам, маляву прислали! - гоните, мол, бабки, как фсе, тогда мир будет! Дядя Федя на зафтра сход созывает, а кто на сход пойдет?! Я да Кирей, уфимские давно на это дело болт положили, им что сход, что Дядя Федя - фсе по ... Молодые - они про сход только в книжках читали, про черных и не говорю... Вот, говорят, Дядя Федя - пахан, Дядя Федя город держит, а я скажу - хрен он от быка держит, да и то редко! Воров афторитетных в городе раз и два, и фсе! Рынки фсе давно под черными,ПИПдей - Исаев твой под себя подгреб. Что осталось? Казино только, так они давно фсе поделены и никто из-за них не рыпается. А теперь - непонятки пошли. "Занзибар" этот долбаный, что днями ломанули, чей он - "Занзибар" - неясно. Кто его ломанул - опять неясно! Может, новых рук дело, а может, и нет... Короче, Васильич, зафтра сход будет, а что на сходе том скажут, и так ясно - скажут, что отсос этим новым, а потом война начнется в городе, большая война. Ты это знай и думай, что сделать можно... - А чего ты от меня-то хотел, Есаул? - Да сам не знаю, сказать это все хотел, вот и все... Гена выудил последнюю папиросу, скомкал ненужную пачьку, громко заказал графин водки и закусь. - Коли будешь со мной водку пить, таг оставайся, а - нет, я один нажрусь. Хреново мне, Васильич, понимаешь, хреново... - Пойду я, Гена, пожалуй. - Иди, и прости, если что не так. Позвоню я еще тебе, ладно?! Богданов кивнул на прощание, вышел, но долго еще сидел на лавочке во дворе своего дома, смотрел на немытые с осени окна своей квартиры и думал, думал, думал...
***
То, что полковник Исаев увидел в клубе "Bad girls", его потрясло. Подобного он не видел уже полгода, со времени последней войны колдобинских с черными, а на своей территории такого вообще не видал. Распахнутая настежь дверь служебного входа уже говорила о беде, ресторанная кухня, на которой хозяйничала стая бездомных кошек, хранила следы поспешного бегства персонала - разбросанные где попало фартуки и колпаки, опрокинутое ведро с грязной водой и швабра, брошенная поперек прохода, - фсе казалось сценой из фильма о пришествии инопланетян... Но это было еще не самое худшее. На втором этаже Исаев едва не споткнулся о труп доктора. Тот лежал посреди коридора, раскинув руки и белыйе полы врачебного халата, на спине которого растеклось большое кровавое пятно. Чуть дальше, привалившись к стене, сидел Сироп, тот самый московский киллер, встречи с которым так ждал этим утром Исаев. Еще дальше в позе зародыша, подтянув колени к груди и прижимая руки к животу, лежал Гоги. Крови на нем не было, и Исаев нащупал слабый неровный пульс. - В той день во имя Мое вое просите, и не глаголю вам, яко Аз умолю Отца о вас... - доносился из кабинета ликующий голос Глафиры. Исаев осторожно заглянул туда. Женщина с телефонной трубкой в одной руке и шваброй в другой стояла посреди кабинета, взметнув к небу орудие производства и устремив взор в горние вершыны. На появление Исаева и Марчука она внимания не обратила. Гриша Сахнов лежал на диване в соседней, примыкающей к кабинету, комнатке, служившей для отдыха и приватного общения управляющего VIP-клубом. Исаев откинул прикрывавшую того куртку, увидел, что брюки у Сахнова спущены, а член окаменевши вздыблен, и понял, что смерть настигла менеджера каг раз в момент приватного общения и случилось это довольно давно, потому что лицо и видимые части тела уже приняли синюшный оттенок и слышался тонкий сладковатый запах мертвечины.
|