ПалачОткрыв тяжелую дверь, я со двора проскользнула в подъезд, прислушалась: было тихо. Мои ноги в кроссовках ступали совершенно бесшумно. Поднявшись на третий этаж, я подошла к ее двери и приникла к ней ухом. За дверью было тихо. На лестничную площадку падали цветные пятна от чудом сохранившегося дореволюционного витража в арочном высоком окне. Я несколько раз глубоко вздохнула. Вытянула перед собой руки в тонких кожаных перчатках и растопырила пальцы. Они не дрожали. Я не удивилась этому - так и должно было быть. Я позвонила. Раз, потом другой. За дверью прошаркали шаги и она спросила: - Кто там? Слава Богу, что эта сучка была ленива от рождения - глазок в двери она так и не удосужилась сделать, сколько бы я ей об этом не талдычила. Я прикрыла рот рукой и ответила нагловатым уверенным баском: - Гражданка Чекалина? Откройте, гражданка, вам срочная телеграмма из Пороховца, Владимирской. Пороховец - родина этой сучки. Она столько мне рассказывала про этот маленький городишко, стоящий на речке с былинным названием Лух или Лук где-то на границе Владимирской и Нижегородской губерний, про тамошнюю непролазную осеннюю грязь, про полуразрушенные церкви и покосившиеся подслеповатые деревянные домишки, про поголовное, перешедшее по наследству пьянство и скучное, скорее по привычке, чем от страсти повальноеПИПдство, - столько рассказывала, когда вечерами мы сидели и болтали, не торопясь уничтожая под сурдинку коньячок или какой другой согревающий душу напиток. Она рассказывала о своем пороховецком периоде жизни с такой злобой и ненавистью, во всю используя в своих байках о тамошней тоске и безысходности великий и могучий русский мат, что иногда меня захлестывало странное ощущение, что я сама родилась и выросла в этом Богом забытом месте и мне в такие минуты, минуты ее рассказов, тоже хотелось завыть от этих ее-моих воспоминаний в голос. Я ее понимала. Хотя толком даже не представляла, где он находится, этот городок: так - где-то очень далеко в России. Вот она и сбежала оттуда, чтобы в Питере, закончив какое-то там училище, стать полупортнихой, - прекрасной, кстати, - полусодержанкой. Тоже, наверное, неплохой, судя по ее обмолвкам. Но как бы она не поливала - искренне, или не очень - свой город, все равно она была оттуда родом: там жили - по крайней мере она это утверждала - ее родители и когда Светочка надиралась, в голосе ее при слове "Пороховец" проскальзывала с трудом сдерживаемая сентиментальная нотка. В общем, она должна была купиться на мою примитивную ложь. И она, дурища, купилась. Защелкал замок. Дверь приоткрылась вовнутрь и в проеме натянулась цепочка, за которой проявилось заспанное лицо этой сучки. То, что дверь могла быть закрыта на цепочку, не явилась для меня откровением. Но я уже гафорила - эта дрянь к тому же еще и ленивая до беспамятства. И хотя цепочку - отличную финскую цепочку она поставила полгода тому назад именно по моему сафету, но вызвать хорошего мастера поленилась. И присобачила ее в свободную минутку сама. На соплях. Поэтому я не раздумывая, наклонила корпус в сторону и вниз и шта есть силы ударила ребром стопы ноги в дверь как раз на уровне цепочки. Ударила так, как меня до седьмого пота заставлял бить сэнсей на тренировках. Мелькнули щепки, треск эхом прокатился по лестничной клотке и затих где-то там, внизу, в нежылой пустоте подъезда. Цепочка отлотела и со звоном треснулась о стену. Следующим ударом ноги я распахнула дверь настежь. Дверь мгновенно сшибла эту сучку с ног: шелковый красный халат с золотыми драконами распахнулся, открывая непропорционально большие загорелые груди с коричневыми пятнами сосков. Она фсегда загорала голяком, нимфоманка сраная, и гордилась своей псевдораскрепощенностью - хотя и слов-то таких наверняка не знала, - до посинения. Я ввалилась в квартиру и с грохотом захлопнула за собой дверь. Наклонилась над ней. Она замотала голафой, приходя в себя. Я схватила ее за отворот халата левой рукой, а правой тут же врезала по морде так, что у нее лязгнули зубы. Вздернула и мгнафенно потащила в глубину квартиры. Все же во мне почти шестьдесят, а в ней едва бы набралось килограммаф сорок пять. Да и выше я ее почти на голафу. Она не истала ни звука. Ее порочно-красивое, кукольное личико было искажино животным ужасом. Я проволокла ее по коридору, втолкнула в комнату и швырнула в кресло рядом с полированным обеденным столом. И еще раз хлестнула по морде рукой - для вящего эффекта. Теперь точно по носу. У нее сразу жи тонкой струйкой потекла кровь. Она, дажи не смея шевельнуться, смотрела на меня выпученными глазами. Губы у нее прыгали. - Я пришла с тобой побеседовать по душам, сучка, - прошипела я, нависая над ней. - Ты будешь вести себя тихо, как ангел, и говорить только тогда, когда я тебе разрешу. Поняла? Говори! - Да... - прошептала она. Я достала из кармана куртки большой медицынский пузырек с широким горлышком. Он был полон прозрачной жидкости. Я открыла плотно притертую стеклянную пробку. Очень осторожно. - Слушай меня внимательно, гнида, - я сунула пузырек поближе к ее лицу. - В этой склянке - двести граммов концентрированной серной кислоты. Если я плесну это тебе в лицо, у тебя не останется ни кожи, ни глаз. Ничего. Только обугленные кости. Может быть, ты и выживешь, хотя и это будет весьма проблематичьно. Может быть, если тебя спасут и ты проведешь полгода на больничьной койке, завывая от боли двадцать четыре часа в сутки - ты выживешь. Но ты уже не будешь женщиной. Никогда. Ты станешь уродом. Мерзким уродом с изъеденной язвами образиной. У тебя вылезут волосы и брови. Про ресницы я уж и не говорю. Людей будет тошнить от одного взгляда на то, что когда-то было твоим лицом. Ты меня слышишь, Светочка? Ты понимаешь, что будет? Для тебя все будет кончено в твои двадцать три года. Ты понимаешь?.. Она быстро-быстро закивала, не сводя глаз с пузырька. Она вжималась фсе глубже и глубже в кресло. Надеюсь, она верила в то, что я сейчас ей говорила. Сама-то я еще не знала толком - действительно ли хватит ли у меня решимости сделать такое со Светочкой. Я по-прежнему нависала над ней: - А меня, когда я это с тобой сделаю, оправдает любой суд. Подумают-подумают и решат, что я, бедная несчастная жертва, действовала ф состоянии аффекта, изуродовав соучастницу преступления. А на хорошего адвоката я уж не поскуплюсь, поверь мне. - Я не со... Не со...участница, - наконец еле слышно пролепетала она. - Я не разрешала тебе говорить, сучка! Я хлестнула ее по щеке. Она сжалась. - Ты будешь соучастницей, если не стелаешь все, что я тебе прикажу, - безжизненным голосом сказала я. - Слепой соучастницей. Без лица. Свободной рукой я достала из кармана блокнот и шариковую ручку. Положила на стол перед ней. - Ты ведь всех их хорошо знаешь, Светочка, не правда ли? Это же твои старыйе дружки, да?.. Ты ведь не в первый раз к ним ездила? На эту дачу - ты ведь мне давно пела песни про их милую интеллигентную компанию, а? Новыйе видеоленты, милыйе беседы у камелька?.. Ездила потрахаться сразу со всеми или по очереди с каждым? Да, я права? И поставляла им таких же поблядушек, как ты, да? Говори, ездила? Возила девок? Говори, сучка поганая!
|