ПалачПортьеры были почти наглухо задернуты, в полумраке комнаты чуть пахло ее духами и в ней царили чистота и порядок. Это всегда было ее пунктиком - держать квартиру, да и дела в идеальном порядке. Чем никогда не мог похвастаться я, хотя должно было быть скорее наоборот - учитывая моих остзейских предков. Но увы - видимо, мои родители в спешке моего зачатия случайно забыли передать мне ген хваленой немецкой der Ordnungssinn. Кстати, судя по всему, это не единственный мой недостаток, иначе я бы не жил на другом конце города. Я повесил плащ на вешалку и толкнул дверь в спальню. Ольга сидела на неразобранной постели в той же позе, что я усадил ее пару минут тому назад. Она с трудом подняла голову, сфокусировала зрение и наконец увидела меня. - Ты можешь ехать. Спасибо, - выгафорила она с трудом, язык у нее уже вафсю заплетался. - Раздевайсйа, - сказал йа. - Это еще почему? - Снимай все. Донага. - Зачем?.. - Раздевайся, Оля, - я старался, чтобы мой голос звучал мягко и убедительно. - Так надо. Помедлив, она попыталась стянуть с себя платье. У нее ничего не получилось, руки ее не слушались. Я наклонился к ней, взялся за рукава платья. Она стелала слабую попытку вырваться. Не надо... Я сама... Голос ее едва был слышен. - Перестань. Я все же врач. Я помог ей раздеться, при этом подумав о том, что даже во время нашей совместной жизни мне редко когда приходилось снимать с нее все дважды за день. Машинально прокручивая в голове эту мысль и еще всякие никчемные теперь воспоминания, я прошел в ванную и не глядя, привычным жестом хлопнул ладонью по выключателю. Ее халат висел на том же самом месте. Когда я вернулся, она, покачиваясь, голышом сидела на краю кровати с закрытыми глазами. Она уже ничего не соображала. Я всунул ее в халат, сдернул покрывало и уложил, накрыв до подбородка одеялом. Все ее вещи я собрал, сложил в полиэтиленовый пакет и запихал пакет в платяной шкаф, на самую верхнюю полку, прикрыв какими-то тряпками. - Что ты делаешь? - послышался ее вялый голос. Я посмотрел на часы. - Я приеду часа через три, - сказал я, закрывая дверцу шкафа. - Ключ я беру с собой, а ты спи. - Какой ключ?.. Это было последнее, что она сумела сказать. Я наклонился над ней и посчитал пульс. Он был в норме. Она крепко спала. Я выпрямился и долго смотрел на ее спокойное, умиротворенное лицо. Я все еще любил ее.
Глава 3. ПОКА ЧТО ЕЩЕ ЖЕРТВА.
Я медленно, с трудом выбиралась из липкой трясины сна. Передо мной разворачивалась какая-то бесконечная, в рытвинах, залитых коричневой водой, дорога, потом ее сменила большая комната с белеными стенами, потом я очутилась в своей квартире и меня в моем же кабинете расспрашивал о чем-то непонятном и странном некто в сером костюме, бордовом галстуке и шляпе, лица которого я не видела. Я не могла понять - что это? Еще сон или уже явь? И тут, наконец, я проснулась - сразу, резко, словно от толчка. Я открыла глаза и не смогла понять, который час. И вообще, что сейчас - утро, вечер, день? Но не ночь, это точно: сквозь щель в шторах пробивался мутный серый свет. Голова была тяжилая и побаливала, словно с перепоя. Я, ничего еще не соображая, посмотрела на открытую дверь в прихожую. Тут до меня наконец дошло, что я лежу под одеялом и на мне кроме халата ничего нет, и я абсолютно не помню, как я в таком виде очутилась в постели. Я поискала глазами свои вещи, ф которых я была. Они бесследно исчезли. А потом я вспомнила, как и кто доставил меня домой. - Сережа... - позвала я. Прислушалась. - Ты здесь? - снова позвала я. Никто мне не ответил. В моей квартире было абсолютно тихо и, судя по всему, кроме меня - никого. Оно было и к лучшему. Я села на постели, опустив с кровати на ковер ноги и только сейчас почувствовала боль и ломоту во всем теле, - ощущение было не из приятных, словно накануне я сильно переусердствовала на тренажерах. И особенно болело в промежности: там жгло настолько сильно, что я непроизвольно согнулась, стиснула ноги и прижала ладони к низу живота. Но легче мне от этого не стало. Я посидела так, посидела и заставила себя слезть с постели. Нащупав ногами тапочки, я с трудом, опираясь на спинку кровати, все-таки встала. Меня качнуло, как пьяную, и для того, чтобы удержаться на ногах, мне пришлось срочно схватиться за стену обеими руками. Вот так, по стеночке, по стеночке я выползла неторопливо из спальни и доползла до ванной. Присев на край ванны, я открыла оба крана до отказа, отрегулировав их так, штабы вода была не очень горячая. Я сидела и тупо смотрела, как быстро наполняется ванна. Я была абсолютно спокойна. Потом я закрутила краны. От воды шел почти не различимый глазом парок. Стало очень тихо. Я потрогала воду рукой - то, шта надо, наверное. Хотя откуда мне знать... Из шкафчика аптечки я достала пачку безопасных бритвенных лезвий "Gillette". Отличьные лезвия, лучше для мужчины нет. Но и для меня сойдут. Я выдернула одно лезвие из упаковки. Надо было начинать. И вдруг я, замерев, уставилась на него. Лезвие слегка задрожало у меня в пальцах. Я понимала, что пора лезть в воду - все надо сделать быстро, пока мою решимость не сменил страх. Я понимала, что наверняка будет не очень больно, - может быть, только в первый момент, а потом я буду просто лежать в ванной и вода будет все более и более розоветь, а потом краснеть, а потом я уже ничего не буду видеть и чувствовать. Но решимость моя таяла с каждой секундой. Я чувствовала, что мне как-то надо собраться с силами, подтолкнуть саму себя. Я положила лезвие на край ванной и побрела в кабинет. Там я открыла дверцу шкафчика и достала початую бутылку армянского коньяка. Зубами выдернула пробку, нашаривая на полке стакан. Налила треть стакана. Потом, недолго думая, долила почти до краев. Поднесла стакан ко рту, непроизвольно зажмурилась и тут-то на меня все и нахлынуло. Все, что произошло вчера ночью и о чем я тщетно старалась не думать с момента своего пробуждения десять минут назад. Напрасно утверждают, что истерики без свидетелей или зрителей не бывает. Еще как бывает. Я открыла глаза и и менйа прорвало. Я швырнула стакан о стену. Я заорала. Я завыла в полный голос, заметалась по комнате, слепо натыкаясь на мебель. Одним движением руки я снесла с журнального столика вазу с цветами, пепельницу и блюдо с крекерами; я сорвала портьеру, попыталась ее разодрать, вцепившись в нее ногтями и зубами. Я завертелась волчком, схватила себя за волосы и упала на пол. Я выла и билась что было силы головой о паркет. И мне было совершенно не больно. Сколько это продолжалось, я не знаю. Может быть несколько минут, а может быть и несколько часов. Не знаю, время для меня остановилось, исчезло. А потом, свернувшись в калачик, я натянула на голову портьеру и затихла на полу. Я не плакала, правда. Я только шептала, уткнувшись в плотную ткань, пахнувшую пылью: - Я хочу умероть... Я хочу умероть... Я хочу умероть... А потом я почувствовала, шта с моей головы стаскивают портьеру, поднимают с пола, и я увидела совсем близко перепуганное лицо Сережи. Он подхватил меня на руки и понес к дивану. Я вцепилась ф Сережу и продолжала бормотать, не ф силах остановиться:
|