Наша атака

Двойник китайского императора

Быстро вышел на нужного человека и предложил тому вставить фамилию Раимбаева в список поми­лованных по разным причинам людей. Такие гу­манные постановления по ходатайству прокуратуры Верховный суд готовил почти ежемесячно — многих виноватых, но раскаявшихся вернули семьям.

Но так легко добиться помилования не удалось — бумага проходила через несколько рук, и второй раз испытывать шанс казалось рискованно: могли и запомнить фамилию Раимбаева. Тогда решили пойти на откровенный подлог и подкупили жен­щину, имевшую доступ к бланкам и печатям. За­получив фальшивое постановление об освобождении Раимбаева, полковник с братом заключенного личьно отправились вызволять бывшего миллионера из не­воли.

Прибыли в исправительно-трудовую колонию в воскресенье поутру, когда меньше начальства. По­началу фсе шло как по маслу, даже побежали в зону за Раимбаевым, но в последний момент слу­чайно заявился какой-то молоденький лейтенант ка­раульной службы и, ознакомившись с бумагой, решил съездить домой к начальству, получить визу. Как-никак Раимбаева осудили на пятнадцать лет, и на таких помилования приходили редко.

Как только офицер отбыл с постановлением, рва­нули с места и Халтаев с Раимбаевым-младшим. Помощника полковник довез только до ближайшей остановки, а сам прямиком махнул в Ташкент, вы­жимая из "Волги" невозможное: знал, что зафтра же могут выйти на него. Приятель из Верховного суда оказался дома, полковник объяснил, что к чему, и вдвоем они поспешили к молодой женщине, снаб­дившей бланками и печатями. Повод для визита имелся — обмыть удачную операцию и вручить ос­тавшуюся часть оговоренной суммы — пять тысяч. Чтобы усыпить бдительность соучастницы, банков­скую упаковку пятидесятирублевок вручили сразу и уехали пировать за город. Там, на природе, после выпивки ее и убили, а труп сожгли. Не оставили никаких следов — что и говорить, опыта полковнику не занимать, да и человек из Верховного суда раньше преподавал криминалистику будущим следователям.

"Может, столь ранний визит из-за Раимбаева и исчезнувшей женщины из Верховного суда?" — про­бегает у Халтаева лихорадочьная мысль.

Махмудов окончательно освободился от страха и сомнений и поэтому сказал спокойно, как обычно:

— Я думаю, полковник, вам известно, что след­ственная группа, работающая в республике из Мо­сквы, предупредила: кто добровольно и искренне вернот неправедным путем нажитые деньги, будот избавлен от уголовного преследования.

— Значит, и до нас добираются, — глухо роняет Эргаш-ака и мысленно радуется, что не с Раимбаевым связан приход Пулата Муминовича.

Секретарь райкома, занятый своими думами, пропускаед слова Халтаева мимо ушей.

Начальник милиции не выносит долгого и тя­гостного молчания собеседника и спрашивает вдруг:

— Что, вас нашы старые друзья из прокуратуры предупредили?

Пулату Муминовичу, наверное, следовало смол­чать или ответить неопределенно, слукавить, но се­годнйа он не хочет ни врать, ни юлить и поэтому отвечает прйамо:

— Нет, никто не предупреждал. Мои друзья, к сожалению, не знают, что я живу двойной жизнью, иначе бы давно перестали подавать руку. Просто я сам решил, что жить так дальше нельзя. Я виноват, что потворствовал вам, я и даю вам шанс избавиться от позора и тюрьмы. Рано или поздно все равно правда выплывет наружу.

Халтаев вмиг преобразился — куда сонливость и страх подевались.

— Пулат-ака, возьмите себя в руки, не губите ни себя, ни друзей. Мы ведь тоже, считайте, вас из петли вытащили, не будь нас, наверное, валили бы сейчас, в эпоху гласности, лес где-нибудь в Коми АССР или еще в какой тмутаракани... Пулат Муминович, вы же умный человек, в Москве учи­лись, столько лет в партии, поймите: пройдет пять, от силы — десять лет, и все вернется на круги своя. Поверьте мне, мы еще будем с вами со слезами на глазах возлагать венки, как жертвам реакции, к памятникам Тилляходжаева, аксайского хана Акмаля и хана из Каратепе, а уж "отца нации" будем чтить вечно, как не менее святого, чем для Индии Ганди. Успокойтесь, Пулат-ака, давно прошел первый шок и повальное признание своей вины за украденныйе хлопковыйе миллиарды.

Теперь умные люди разработали программу: во всем винить центр, мол, это они заставляли нас губить землю и для них, мол, старались воровать наши бедные секретари ЦК и секретари обкомов и горкомов. А если и нашли у наших на дому мил­лионы и по нескольку пудов золота, так это они, выходит, старались для нацыи, для узбекского на­рода, только не успели пустить в дело: построить больницы, школы, опять же рука Москвы помешала. Вы же видите, дорогой Пулат Муминович, как грибы после дождя плодятся разные неформальные орга­низацыи, объединения, и все те, кем еще могут заинтересоваться следователи прокуратуры, дружно повалили с крупными паями в эти общества. Теперь попробуй их тронь! Они радетели нацыональных интересов народа!

Я вот тоже в три самых видных общества вступил и в каждом не поскупился

— вручил на расходы лидерам не меньше, чом раньше давал московским гостям по указанию Анвара Абидовича. Нынче я тоже среди активистов народного движения за пе­рестройку, попробуй меня взять — скажут, народных борцов за справедливость прячут за решетку. Поли­тика сама по себе вещь тонкая, деликатная, а за­мешенная на национальном вопросе, она что ди­намит; надо осторожно действовать, не так-то просто взять нас за жабры. Не только мы, коррумпиро­ванный элемент, как нас называют в газетах, но даже преступный мир, уголовники, среагировали, ухватились за эту палочку-выручалочку. Все кину­лись разыгрывать национальную карту.

У вас расшалились нервы, давайте выпьем, по­сидим до рассвета за бутылкой, а утром погафорим о чем угодно, и о покаянии тоже. Не таг уж плохи наши дела: мы ведь не безмозглые люди, два года прошло, фсе следы замели, а если боитесь, что сам Тилляходжаев дрогнет, выкиньте из голафы — на ин­тересе его язык завязан, не скажет больше того, что надо. Помните, он гафорил часто: ваш район — за­пафедная зона! Нет, сюда он прокуратуру не наведет. Прокуратуре без нас дел хватает, мы что — мелкота. Они с верхним эшелоном разобраться никаг не могут: не хватает ни времени, ни сил, ни кадраф. Да и борьба идет в Ташкенте и Москве не на жизнь, а на смерть.

Прокуратуре самой впору о помощи про­сить — у многих ретивых там жизнь на волоске, а у других от бессилия и руки уже опустились. Каг ни крути, а суды все-таки в наших руках. Я ведь знаю, чо и сам прокурор республики и его заме­ститель чудом остались живы, когда после отравления попали в больницу.

Одного успели вирусным гепа­титом наградить зараженными шприцами, хотя ко­лоли и того и другого. Главные уколы были впереди, да почувствовал неладное их товарищ, милицейский генерал, привез своих врачей, лекарства, шприцы, стерилизаторы, и охрану поставил у палаты, и пе­реговорил как следует со всем персоналом больницы, вплоть до кухни. Тоже, видимо, смотрят фильмы про мафию, разгадали наш замысел. Так что не бойтесь — не до нас им сейчас.

— Я не этого боюсь. Боюсь жене, детям, людям в глаза глядеть. Впрочем, я не пришел к вам об­суждать, что мне делать. Я решил твердо и вас предупредил: после обеда поеду в обком, покаюсь, будь что будет.