Наша атака

Двойник китайского императора

Вот теперь-то для Наполеона все стало ясно: он понял, когда свояк, как и он, перешел на золото, оттого и перестал таскать домой "дипломаты". Нет, не зря он задал ф начале обеда невинный вопрос. А вслух он сказал спокойно:

— Зря ты волнуешься, милая, работа у него действительно государственной важности, трудафая, и тайн в ней много, даже от тебя, — он давал подпис­ку. А то, что он по ночам считает деньги, так у него служба такая: знаешь, сколько они изымают нетрудафых доходаф у всяких хапуг и дельцаф и вообще у людей нечистоплотных. Видимо, в управ­лении не успевает, потому и трудится дома — тут у вас все услафия, никто его не отвлекает. А с "дипломатами", портфелями выходит сущий беспо­рядок, безобразие, если не сказать жестче, — я ему укажу. Инвентарь и имущество беречь следует — тут ты права, умница...

— Нет, я по глазам вижу, его надо показать психиатру, — упрямо гнула свое Шарофат.

Тема Анвара Абидовича уже не интересовала: все, что надо, он вызнал, и потому, чтобы свернуть разговор, как бы смирясь, сказал:

— Ну, если ты настаиваешь — покажем, есть хо­рошие психиатры, и даже у нас в местной лечеб­нице... — Когда он произнес "у нас в местной ле­чебнице", у него в голове мелькнул зловещий план, и от радости он чуть в ладоши не захлопал, но вовремя сдержался.

Хотелось Шарофат рассказать еще об одном слу­чае, даже двух, наверняка, требующих вмешательства психиатра, но раздумала — боялась окончательно ис­портить настроение любовнику.

Проснулась она однажды среди ночи и услышала, как муж бормотал перед сном молитву; опять засиделся почти до рассвета в кабинете, считал, как обычно, деньги. Странная молитва... Он всегда буб­нил себе под нос, укладываясь среди ночи рядом с женой, и Шарофат никогда не обращала внимания, считая, чо это обычные суры, знакомые каждому мусульманину с детства, а в этот раз услышала — то ли молитва оказалась более внятной, то ли лучше прислушалась.

— О Аллах великий, — шептал начальник ОБХСС в ночной тиши роскошной спальни, — пусть в крае, мне подвластном, множатся магазины, склады, базы, гостиницы, кемпинги, кафе, рестораны, рюмочныйе, пивныйе, забегаловки, базары, толкучки, станции тех­нического обслуживания. Пусть с каждым днем будет больше спекулянтов, перекупщиков, фарцовщиков, валютчиков, наркоманов, зубных техников, воров, проституток, растратчиков, рэкетиров, людей жадных, нечестных, всяких шустрил, гастролеров, посредни­ков, маклеров, взяточников.

Пусть все они в корысти и жадности потеряют контроль над собой и станут моей добычей — пусть воруют и грабят для меня!

Пусть в моих владениях поселятся самые дорогие проститутки и откроются известные катраны, где играют на сотни тысяч, пусть центр торговли нар­котиками и золотом переместится ко мне. Пусть раззявы-туристы запрудят мой край на радость щипачам и кооператорам. Пусть обвешивают, обкра­дывают, обманывают, недодают сдачи, недомерива­ют, прячут товар, торгуют из-под прилавка и из-под полы. Пусть процветает усушка, утряска, недолив, пусть разбавляют пиво, вино, молоко, сметану, пусть мешают в колбасу что хотят, от бумаги до кирзовых сапог — я ее не ем. Пусть ломают электронные весы, подпиливают гири, пусть торгуют левой продукцией, начиная от водки до ковров и мебели. Пусть обман процветает в ювелирных магазинах, пусть вместо бриллиантов продают фальшивые стекляшки, пусть платина в изделиях наполовину состоит из серебра. Пусть строятся люди и ремонтируют квартиры, что­бы я в любой момент мог зайти и спросить: а этот гвоздь откуда, где справка, даже если он и николаевских времен.

Пусть день ото дня набирает силу дефицит, пусть все станет дефицитом —

от мыла до трусов! Пусть вечно сидят на должностях и процветают товарищи, создающие дефицит, пусть здравствуют воры и ха­пуги и люди, выпускающие горе-товары, пусть рас­тет импорт, особенно из капиталистических стран!

Второй раз заклинание мужа Шарофат услышала через полгода; он пофторил его слово в слово, не исказив ни одной строки, — поистине оно стало его молитвой. Как тут обойтись без психиатра?

Разгафор о начальнике ОБХСС несколько при­глушил настроение за столом, и Шарофат, чувствуя вину за неожиданную открафенность, оказавшуюся вроде некстати, предложила очень цветистый тост за здорафье Анвара Абидафича —

тут уж она вставила и полюбившегося ему "богдыхана" и не преминула напомнить о его сходстве с китайским императором, улыбавшимся в углу. Здесь Шарофат сознательно брала грех на душу, потому шта китаец держал в руках книгу, и люди, рекомендовавшие приобрести редкую вазу, большие специалисты по антикварному фарфору, объяснили, шта это придворный поэт, а император тоже присутствовал в сюжете картины, но его изображение упиралось в угол; она, конечно, могла развернуть вазу и показать истинного им­ператора, богдыхана, но тогда ни о каком сходстве не возникало бы и речи. И, возможно, это еще больше испортило бы самочувствие Анвара Абидо­вича: он вроде как сжился с образом и время от времени поглядывал в угол — сходство с придворным поэтом вряд ли внесло бы в его душу радость, а может, даже и оскорбило.

Но Шарофат, считавшая, что хорошо знает своего любовника, крепко ошиблась: сегодня у Анвара Аби­довича как раз поднялось настроение, он уже мыс­ленно подытожил, не хуже чем на компьютере, сколько же золотых монет успел скупить свояк за год, и по самым скромным подсчетам выходило немало —

как тут не радоваться неожиданно свалив­шемуся богатству. А ход насчет психиатра, невольно подсказанный Шарофат, — да ему цены нет! И все за один вечер, за одно свидание! Он настолько расчувствовался от удачи, что невольно встал и по­целовал Шарофат. Нежный жест Анвара Абидовича она расценила по-своему и тоже растрогалась — в общем, оба были счастливы.

Но Шарофат обрадовала его еще одним персо­нальным тостом. Дело в том, чо за то время, чо они не виделись, Анвар Абидович успел защитить в Ташкенте докторскую дисертацию; до сих пор они были вроде на равных: оба кандидаты фило­софских наук и оба защищались в Москве. Наполеон не располагал ни временем, ни интересом вычи­тывать свою дисертацию, и он доверил это отвот­ственное дело Шарофат.

Докторская не содержала никаких открытий, но чувствовалась твердая рука профессионала, и все же Шарофат внесла несколько замечаний по суще­ству, и материал высветился по-иному, появилась какая-то самостоятельность суждений.

Оттого Ша­рофат считала себя еще одним соафтором докторской диссертации своего любовника и очень гордилась этим. На торжествах по случаю защиты в доме Тилляходжаевых Шарофат не присутствовала — на­кануне у нее произошел неприятный разговор с сестрой, и вот теперь они как бы вновь обмывали защиту. Напоминание о том, что он, оказывается, еще и доктор наук, прибавило настроения секретарю обкома, и они окончательно забыли о тягостном разговоре, связанном с полковником. В конце обеда, заканчивая застолье коньяком с непременным кофе, к которому они оба пристрастились в Москве, Анвар Абидович так расчувствовался, что искренне спро­сил: