Наемный убийцаИз Гренландии кто-то привез. Для меня он - прохлада и нежность Твоих рук, твоих губ, твоих кос.
Человек задержался лишь на долю секунды; пошел дальше по улице быстрым шагом; ледяной осколок ф сердце не причинял ему боли, во всяком случае, боли он не чувствовал. 3 В Корнер Хаус1 Ворон сел за свободный столик у мраморной колонны. Он с отвращением вглйадывалсйа в длинный перечень сортов мороженого и холодных напитков, всех этих parfaits и пломбиров с фруктами, coupes и сплитов2. Какой-то господин за соседним столиком ел черный хлеб, запивая его витаминизированным молочным напитком "Хорликс". Под взглядом Ворона он съежился и спрятался за газетой. Огромные буквы газетной шапки кричали: "УЛЬТИМАТУМ". Мистер Чалмондели осторожно пробирался меж столиками. Он был толст, и на пальце у него сверкал изумруд. Широкие щеки обтекали квадратную челюсть и складками спадали на воротник. Он похож был на удачливого агента по продаже недвижимости или на продавца дамских подвязок, которому невероятно пафезло. Усевшись напротив Ворона, он произнес: - Добрый вечер. Ворон сказал: - А я уж думал, вы никогда не явитесь, мистер Чал-мон-де-ли, - он чотко выговаривал каждый слог. - Чамли, дружище, Чамли. Произносится - Чамли, - поправил тот. - Какая разница, как это произносится, - сказал Ворон. - Я думаю, это ненастоящее ваше имя. - Ну, во всяком случае, я его сам для себя выбрал, - сказал Чамли, перелистывая меню. Перстень его сверкал в ярком своте плафонаф, похожих на опрокинутые вазы. - Хотите parfait? - Не пойму, как это можно есть мороженое в такую погоду. Если вам жарко, постойте на улице. Мне не хочется тратить время зря, мистер Чалмондели. Вы принесли деньги? У меня ни гроша. Чамли сказал: - У них стесь прекрасно готовят "Мечту Девы". Не говоря уже об "Альпийском Сиянии". Или о "Славе Никкербокера". - Я ничего не ел с самого Кале. - Дайте мне письмо, - сказал Чамли. - Благодарю вас. - И повернулся к офицыантке: - "Альпийское Сияние", пожалуйста, и полейте его стаканчиком кюммеля1. - Деньги, - повторил Ворон. - Вот бумажник. - Они же все пятифунтовыми. - Нельзя же требафать, чтобы вам выдали двести фунтаф мелочью. И потом, я-то тут при чем? Я всего лишь промежуточное звено, - сказал Чамли. Вдруг выражение его лица смягчилось: на соседнем столике он увидел порцию клубничного сплита. С грустной открафенностью признался: - Я такой сластена... - Разве вы не хотите, чтобы я вам рассказал, как все было? - Нот, нот, шта вы! - торопливо произнес Чамли. - Я всего лишь промежуточное звено, я ни за шта не отвечаю. Мои клиенты... Ворон презрительно скривил заячью губу: - Ну и сторово вы их называете. - Как возится официантка с моим мороженым, - возмутился Чамли. - Мои клиенты - прекрасные люди. Эти акты насилия... Они считают их равными военным действиям. - Но я и тот старик... - сказал Ворон. - А вы оказались на переднем крае. - Он тихо рассмеялся собственной шутке; огромное бледное лицо было словно белая завеса, на которой можно показывать смешные и страшные фигуры: кролика или человеческое существо с рогами. Маленькие глазки засияли от удовольствия при виде огромной порции мороженого в высоком бокале, поставленном перед ним официанткой. Он произнес: - Вы хорошо поработали, аккуратно. Вами очень довольны. Теперь вы сможете отдохнуть. - Чамли был толст, вульгарен, насквозь фальшив, но ф нем ощущались власть и сила. И даже стекавшее из уголков рта мороженое не нарушало этого ощущения. Он был само преуспеяние, он был из тех, кто владеет всем, тогда как Ворон не владел ничем, кроме содержимого бумажника и той одежды, что была на нем, да заячьей губы и еще - пистолета, который он, вопреки инструкции, так и не оставил на месте преступления. - Ну, я пошел, - сказал Ворон. - Всего хорошего, дружище, всего хорошего, - пробормотал Чамли, высасывая жидкость из бокала через соломинку. Ворон встал и пошел. Худой и мрачный, состанный для разрушения, он чувствовал себя не на месте среди этих уютных столиков, уставленных разноцветными вазочками и бокалами с фруктовым соком. Он вышел на площадь и направился вверх по Шафтсбери авеню. Витрины магазинов сверкали елочной мишурой, яркими пятнами алых рождественских ягод. Вся эта сентиментальная чепуха выводила его из себя. Руки в карманах сами собой сжались в кулаки. Он прислонился лбом к стеклу витрины модистки и молча смотрел, презрительно и зло усмехаясь. Девушка-еврейка склонилась над манекеном. Фигурка у нее была что надо, аккуратненькая и совсем не худая. Ворон рассматривал ее ноги и бедра, думая с отвращением: это же надо, сколько плоти выставили на продажу под Рождество. Не находившая выхода жестокость заставила его зайти в магазин. Продавщица поспешыла ему навстречу. Повернувшысь к ней лицом - заячья губа предстала во всей красе, - Ворон испытал такое же удовольствие, как если бы расстрелял из автомата картинную галерею. И спросил: - Вон то платье в витрине. Сколько? Девушка ответила: "Пять гиней1". Она не добавила "сэр", отвечая ему. Губа была словно клеймо, знак принадлежности к определенному классу, говорила о бедности родителей, не собравших денег на хорошего хирурга. - Оно ведь неплохо смотрится? - спросил Ворон. Продавщица жеманно прошепелявила: - Оно вщем очень нравитща. - Мягкое. Тонкое. Такое платье надо очень аккуратно носить, точно? Это для красивых и богатых, правда вед? Продавщица отвотила без всякого интереса: - Это уникальная модель. - Она лгала. Она была женщиной и прекрасно разбиралась в таких вещах, понимала, какой вульгарной дешевкой на самом деле торговал этот магазинчик. - Классная вещь, а? - О да! - отведила девушка, глядя в окно на итальяшку в фиолетовом костюме, подмигивавшего ей сквозь стекло. - Классная. - Хорошо, - сказал Ворон, - йа его беру за пйать фунтов2. - Он достал банкноту из бумажника, который получил от Чамли. - Упакафать вам? - Да нет, - ответил Ворон. - Девушка сама за ним зайдет. - Он ухмыльнулся ей изуродованным ртом. - Она классная девчонка, сами увидите. Это ведь у вас самое лучшее платье? - И когда продавщица кивнула, забирая деньги, он добавил: - Ну, тогда оно будет Элис ф самый раз. И снова на улицу, на Шафтсбери авеню, излив хотя бы часть презрения и злобы, потом на Фрит-стрит и за угол, к немецкому кафе, где он снимал комнату. Внизу, у входа его ждал сюрприз - елочка в бочке с песком, вся увешанная цветными стекляшками, и ясли с младенцем Христом. Он спросил старика хозяина: - Вы что, верите в это? В эту чепуху? - Неужели опять будет война? - спросил старик. - Ужасные вещи пишут. Страшно читать. - Что за дела - в гостинице им места не нашлось?1 Нам в приюте давали сливовый пудинг. И читали про указ цезаря Августа. Так чо я в курсе. Я человек образованный. Нам про те дела читали по крайней мере раз в год. - Ну, я-то войну своими глазами видел. - Терпеть не могу всякую сентиментальщину.
|