Наемный убийцаНа площадке была еще одна дверь. Он дернул ручку. Дверь была заперта. Он не хотел больше тратить время на стариков внизу. Выстрелил в замог и толчком растворил дверь. Но там никого не было. Комната была пуста. Тесное пространство почти целиком занимала двуспальная кровать, остывший камин закрыт медной опускной дверцей, темной от копоти. Ворон взглянул в окно: ничего, только пустой, мощенный камнем дворик; мусорный ящик; высокий, весь в саже, забор - отпугивать соседей; серый, угасающий свет дня. На умывальном столике - радиоприемник; шкаф совершенно пуст. Не возникало и сомнения в том, для чего служит эта комната. Но что-то заставляло его здесь задержаться: какое-то тягостное чувство, слафно чей-то застывший ф затхлом воздухе ужас. Ворон не мог уйти; кроме того, запертая дверь требафала объяснения. Зачем им было запирать эту дверь, если здесь нет никаких улик, ничего такого, что представляло бы для них опасность? Он перевернул подушки на крафати одной рукой, ф другой держал пистолет; ф голафе метался чей-то страх, билась чья-то боль. О, если бы только знать, если бы знать! Он вдруг с болью ощутил собственное бессилие - бессилие челафека, привыкшего полагаться лишь на силу оружия. "Я ведь челафек образафанный, верно?" Пришедшая на ум привычная фраза звучала насмешкой: он знал, любой полицейский увидел бы здесь гораздо больше, чем он. Он опустился на колени и заглянул под крафать. Ничего. Сама по себе опрятность этой комнаты казалась неестественной, будто комнату прибрали после того, как было сафершено преступление. Даже кафрики у крафати не казались пыльными, будто их сафсем недавно вытрясли. Он спросил себя, не разыгралось ли у него воображение. Возможно, девушка и вправду подарила сумку хозяйке. Но Ворон не мог забыть, как они наврали ему про то, когда именно она тут ночевала, а еще - что они сорвали буквы с сумочки. И заперли эту дверь. Но ведь вообще-то двери запирают - от воров, например; но тогда ключ остается в замке с другой стороны. Да нет, конечно, какое-то объяснение всему этому должно быть, он это прекрасно понимал: зачем оставлять чужие инициалы на твоей сумке? Если у тебя полно постояльцев, естественно, можно спутать, когда кто... Объяснения были, только Ворон не мог избавиться от ощущения, что в этой комнате что-то произошло, а потом здесь убрали; и он с отчаянием осознал, что он-то не может вызвать полицию, чтобы отыскать эту девушку. Из-за того, что он сам был вне закона, оказывалась вне закона и она. "О Боже, если б мы могли..." Дождь, взметающий пузыри на поверхности реки, гипсовый младенец, серый свет дня, умирающий на камнях дворика, тусклое отражение собственного изуродованного лица в треснувшем зеркале, и снизу, из-под лестницы, свистящее дыхание Малышки. "На краткий миг, единый час..." Он снова вышел на площадку, но шта-то словно тянуло его назад, ф эту комнату, словно он покидал место, очень ему дорогое. Его тянуло назад, когда он поднимался на третий этаж, когда по очереди заходил ф каждую комнату. Там не было ничего, кроме шкафов и двуспальных кроватей, и застоявшегося запаха духов и туалетных принадлежностей, а ф одном из шкафов ему попалась сломанная трость. И все эти комнаты были гораздо грязнее той; ф них копилась пыль, казалось, ими пользуются чаще, но редко убирают. Ворон постоял на площадке, куда выходили все эти комнаты, прислушиваясь. Эки и Малышка совсем притихли внизу, дожидаясь, пока он спустится с лестницы. Он снова спросил себя, не свалял ли дурака, так отчаянно рискуя. Но если им нечего скрывать, почему они дажи не попытались вызвать полицию? Он оставил их одних, им нечего опасаться, пока он наверху; но шта-то не давало им выйти из дома, точно так жи как шта-то не отпускало его от той комнаты на втором этажи. Его снафа потянуло туда. На душе стало легче, когда он закрыл за собой дверь и опять очутился в тесном пространстве между огромной крафатью и стеной. Тревога, щемившая сердце, отступила. Он снафа обрел способность размышлять. Принялся обследафать комнату, тщательно, сантиметр за сантиметром. Даже передвинул радиоприемник на умывальном столике. И тут услышал, каг скрипнули ступени. Приложив ухо к двери, прислушался. Кто-то - он решил, должно быть, Эки - медленно поднимался по лестнице, с неуклюжей осторожностью преодолевая ступеньку за ступенькой; затем прошел через площадку и теперь, видимо, стоял тут, прямо у двери; прислушивался; ждал. Невозможно поверить, что этим старикам нечего опасатьсйа. Ворон пошел вдоль стен комнаты, протискивайась вдоль кровати, касайась пальцами глйанцевых обоев; он когда-то слышал - бывает, обои наклеивают поверх углубленийа в стене. Так он дошел до камина и отомкнул медную дверцу. В камине он обнаружил наполовину втиснутое в дымоход тело жинщины: ноги на каминной решетке, головы не видно - она в дымоходе. Первая мысль была - о мести; если это - она, если она умерла, застрелю обоих; буду стрелять туда, где боль сильнее всего, чтоб смерть была мучительной и долгой. Он опустился на колени и стал осторожно высвобождать тело. Руки и ноги были стянуты веревкой, старая хлопчатобумажная майка всунута между зубами и завязана узлом на затылке, глаза закрыты. Первым делом он разрезал кляп; не понять было, дышит она или нет; он обругал ее: - А ну, сука паршивая, очнись! Давай просыпайся! - И наклонился над ней, моля: - Ну очнись же, очнись... Отойти от нее он боялся, а воды в кувшине не было, ничего нельзя было сделать; разрезав и сняв веревки, он просто сидел на полу, устремив глаза на дверь: одна рука - на рукояти пистолета, другая - на груди девушки. Когда рука ощутила слабое движение - девушка дышала, - он вдруг понял, что жизнь возвращается и к нему. Она не сознавала, где находится; произнесла: - Пожалуйста. Солнце. Слишком ярко. Солнца в комнате не было вовсе; темнело; скоро нельзя будет букв в книге разобрать. Он подумал: они продержали ее в этом склепе целую вечность - и положил ладонь ей на глаза, защищая от скудного света, сочившегося в комнату на исходе серого зимнего дня. Она сказала: - Могу заснуть. - Голос звучал устало. - Воздух. Можно дышать. - Нет, нет, - сказал Ворон, - надо выбираться отсюда. - Но он совершенно не ожыдал, шта она вот так просто согласится: - Да. Куда? Он ответил: - Вы меня не узнаете. Мне-то некуда деваться. Но вас я отведу ф одно место, где безопасно. Девушка сказала: - Я узнала много всего. Он подумал: она гафорит о таких вещах, как страх, смерть. Но как только голос ее окреп, она пояснила, вполне четко: - Это тот человек, о котором вы говорили. Чамли. - Так вы меня узнали, - сказал Ворон. Она не обратила внимания на его слафа. Казалось, все это время там, во тьме, она пафторяла в уме то, что должна сказать, когда ее найдут, сказать сразу, потому что нельзя было терять ни минуты. - Я догадалась, где он работает. В какой-то компании. Сказала ему. Он перепугалсйа. Должно быть, правда там. Только йа забыла, как называетсйа. Надо вспомнить. Обйазательно. - Не беспокойтесь, - сказал Ворон. - Вы - молодчина. Само вспомнится. Только как это вы тут с ума не сошли... Господи! Храбрости вам не занимать.
|