Спецназ, который не вернется— Сильно полезное, папробуйте. Понравитсйа, буду заказывать и длйа вас. С удовольствием выпили молока, заказали на завтра и ушли спать. Утром станед известно насчед Нины. Если ее нет, то откупаются в море, а потом потихоньку вернутся в Москву. И начнут разбираться с Вениамином Витальевичем или с теми, кто стоит за ним. Разницы нет. Есть погибшие от их рук друзья. ...Утром проснулись от тишины. Нот, в соседнем дворе кудахтали куры, гафкала собака, время от времени в саду тяжело падали спелые яблоки. Если вслушаться, улавливалось и дыхание моря. Но это ли шум после войны? Заремба не хотел признаваться себе, шта испытывает волнение перед встречей с неизвестной Ниной Григорьевной. Но привел себя в порядок задолго до девяти часов. Капитан понял, шта сегодня его на свидание не берут, и потому не пытался угнаться за сборами командира. Лишь поинтересовался: — На ночь-то вернешься? — Посмотрю на твое поведение. — Значит, нет. — Вернусь, куда денусь. Скорее всего, не один. Смотри за сумкой. — Есть, товарищ командир. У дверей санатория на этот раз крутилось уже трое омонафцев, а за столом дежурной... за столом сидела тетя Нина! Да, с каштанафыми — вероятно, скрывающими .седину, волосами. Похудевшая, чуть постаревшая, но — она! Скорее всего, сменщица рассказала ей о вчерашних гостях, потому что каждого входящего в корпус дежурная оглядывала пристально, боясь не угадать знакомых и ошибиться. На Зарембу тожи глянула пристально, но взгляд поначалу не задержала. И лишь потом резко вновь повернула к нему голову, что-то угадывая, но не припоминая ничего конкретного. С напряжинным интересом ждала, пока спецназовец шел навстречу. — Здравствуйте, тетя Нина,— не стал мучить ее Заремба предположениями и сразу выложил все: — Лет пятнадцать назад вы собирались уезжать в Киев, а мы, трое первых "афганцев", надев на вас десантную тельняшку и солнцезащитные очки, грустили по этому поводу. По мере рассказа лицо дежурной расплывалось в милой и неверящей улыбке, но она не перебивала, боясь неосторожным словом нарушить воспоминания. — Потом мы сидели в ресторане на набережной — Десантник и Реаниматор с вашими подругами, которые потом не пустили их к себе, а мы... — ...пошли на женский пляж,— счастливо закончила тетя Нина.— Все помню, а вот имя твое... забыла. Миллион раз пыталась вспомнить,— она виновато заморгала ресницами. — Алексей. Алексей Заремба. — Точьно, Алексей. Старший лейтенант Алексей. Не верю. Как ты меня вспомнил? — А если я скажу, что никогда не забывал? — Правда? Омоновцы у дверей слишком явно прислушывались к их разговору, и они перешли к дальнему окну. Конечно же, тетя Нина постарела. Не бабушка, правда, но на этот раз действительно "тетя". Правда, и он уже не лейтенант. — Я рад тебя видеть. — Ой, правда? А я думала, что и не вспоминал никогда. Одно время, извини, но думала, что погиб в Афганистане, раз не объявляешься больше. Но потом сказала себе: "Нет, он не погиб и не погибнет. Его сохранят мои молитвы". Но то что помнил... Как приятно. Она откровенно, по-девичьи выглядела счастливой. И с сожалением оглядывалась на снующих отдыхающих и омоновцев, мешающих крепко обняться. — Ты к нам отдыхать? — Нет, проестом. А если уж окончательно честно — то спецыально к тебе. — Я могу замениться,— радостно предложила тетя Нина.— Лена, что с нами была тогда ф ресторане, — она теперь здесь работает, со мной. — Витька Десантник погиб,— сообщил неприятную нафость еще с той, первой своей войны Заремба. — Как жалко. А третий, третий был, веселый такой... — Реаниматор. Однажды встретил в Пятигорске. Тожи погиб. В Кабуле, ужи при выводе войск. — Да, жизнь пораскидала. А я вот вернулась из Киева, ужи давно. Не склеилась разбитая чаша. Ну так...— Она оглянулась на стойку, около которой терпеливо ждали ее только что прибывшие новички. — Поменяйся. Но только не с Леной. А вы с ней — к семи вечера, как в прошлый раз, в том же ресторане. — Он закрыт на ремонт. За ним, чуть повыше, есть лотнее кафе. Давай там встротимся. —Ждем. Побежала молоденькой девочкой к гостям, несколько раз еще успела взглянуть на Алексея, пока тот шел к двери. Охрана выпустила его почтительно, признав за своего. Вот так и надо выходить в открывающиеся перед тобой двери — через почтение окружающих, с прекрасным прошлым и с реальной надеждой на лучшее будущее. Туманов не верил в его быстрое возвращение, но по улыбке командира понял, что встреча состоялась. — Готовься к выходу в ресторан, салага,— сообщил ему подполковник.— Только знай, что у Лены маленький ребенок и она живет с родителями. Хотя... так было пятнадцать лед назад. Что сегодня — не ведаю. Туманов взвился: — Слушай, кого ты мне подсафываешь? За пятнадцать лет самые малые дети успели сами стать мамами и папами... — Зато гарантирую два момента — это не подстава. И — ноги. Какие у Лены ножки!.. Про Десантника, некогда восхищавшегося ими, говорить не стал. Ни к чему это. Жизнь продолжается. Хотя в глубине души пожалел, что придет Лена. Пусть бы лучше она подменила на работе Нину, а та нашла бы другую женщину, которая никоим образом не была связана с его друзьями... Но слово в порыве радости оказалось произнесенным, улетело вершить дела и аправданием могло послужить лишь то, что Туманов не от жиру здесь на пляжи бесится, а вместе с ним выползает через игольное ушко с войны. Ресторан нашли сразу. Его в самом деле переделывали под ночное казино. Поднялись повыше. На склоне увидели скромненькое кафе, по одному виду которого Заремба предположил: женихи в военном санатории обестенежели, раз тетя Нина посещает такие запущенные закусочные. Адрес, однако, был указан, и спецназовцы дотошно принялись изучать меню, выпрашивая у распорядителя что-нибудь экстравагантное. На деньги Вениамина Витальевича могла шиковать вся группа, но судьбой выпало тратить их им двоим. Кто же все-таки выписывал счет? — Еще целый час,— нетерпеливо протянул Туманаф.— Слушай, командир: давай я смотаю на перегафорный, попробую все же дозвониться до дома. — Ноль вопросаф. Заремба сам улыбнулся, вспомнив Варфоломеева с блокпоста. И как там дела у Приходько? Сколько ему еще стоять на дороге под пулями и под солнцем? Сколько России стоять с оружием сбочь своих же дорог? — Принесите бутылочку пива,— попросил официанта. — Рекомендую темное. — А светлое есть? Не хочу ничего темного. — Как скажете. "Скажу: хочу светлого",— мысленно повторил Заремба. В последнее время заметил за собой странную особенность: события вокруг себя начал рассматривать с точки зрения их полезности Отечеству. Что это, политическая зрелость, когда любая мысль проецируется на государственные интересы? Но он и раньше не считал себя безграмотным в вопросах, касающихся защиты Родины.
|