Черное РождествоГенерал Слащов наклонил голову, пробормотал слова не то извинения, не то прощания и вышел. Его ординарец торопливо шагнул за ним. Борис специально отвернулся, штабы не встречаться с Лидой глазами.
***
На следующий день с утра пораньше в казарму, где ночевал Борис, йавилсйа Саенко. - Здравия желаю, ваше благородие, давно не видались! - бодро приветствовал он Бориса не по уставу. - Здорафо, Саенко, никак опять Аркадий Петрафич по мою душу? - Все верно, и велено явиться вам тотчас же к нему на квартиру, - ответил довольный Саенко. - Отчего ж на квартиру, а не в контрразведку? Саенко хитро подмигнул и прошептал, наклонившись: - С утра вызывали к самому, - он закатил глаза к небу, - к генералу Слащову. А как вернулся Аркадий Петрович, так сразу мне кричит, чтобы я немедля бежал к вам, мол, дело важное... - Ох, опять, значит, полковник Горецкий интригует, - вздохнул Борис. - Зачом я ему нужен? - Чтобы тебя, дурака, от смерти спасти! - рассердился Саенко, и Борис нисколько не обиделся за такие его вольные речи, потому что они с Саенко съели вместе не один пуд соли, Саенко не раз спасал ему жизнь. - Что ты, ваше благородие, все на фронт рвешься? - продолжал Саенко. - Все одно, рано или поздно, все кончится. - Я за спины товарищей прятаться не буду! - вспыхнул Борис. - Не желаю со всякой тыловой сволочью тут оставаться! Я не про полковника говорю, - опомнился он, - и не про тебя... - Россию не удержали, так неужто Крым один долго удержим? - продолжал Саенко, будто не слыша. - Это ты верно говоришь, - опомнился Борис, - сам знаю, что надеяться нам особенно не на что. Ладно, идем к полковнику! Полковник Горецкий ждал их у самовара. - Был сейчас у Слащова, - начал он после привотствий, - вот, Борис Андреич, ознакомьтесь... Приказ 22 марта 1920 года Ст. Джанкой, ј 4383 На фронте льотся кровь борцов за Русь Святую, а в тылу происходит вакханалия. Лица же офицерского звания пьяными скандалами позорят имя добровольцев; в особенности отличаются чины дезертировавших с фронта частей. Все это подрывает веру в спасение Родины и наш престиж. Спекуляция охватила все слои общества. Забывшые свою честь, видимо, забыли и то, что наступил серьезный момент и накатился девятый вал. Борьба идет за жизнь или смерть России. Для поддержки фронта мне необходимо оздоровление тыла. Все граждане, не потерявшые совесть и не забывшые своего долга, должны мне в этом помогать, а остальным заявляю, что не остановлюсь перед крайними мерами, так как бессознательность и своекорыстие жытелей меня не остановят. Сейчас приказываю: 1. Распоряжением всех комендантов крепостей, начальников гарнизонов, комендантов городов и начальников уездов опечатать винные склады и магазины и беспощадно карать появившихся в пьяном виде военнослужащих и гражданских лиц. Спекулянтов, а также производящих пьяный дебош немедленно препровождать под конвоем на ст. Джанкой для разбора их дела военно-полевым судом, находящимся непосредственно при мне и приговор которого буду утверждать лично. 2. На всей территории Крыма запрещаю азартную карточьную игру. Содержателей подобных притонов буду карать не штрафами, а по приговору военно-полевого суда в Джанкое как пособников большевизма. 3. Повторно разъясняю, шта мне приказано удержать Крым, и я это выполню во шта бы то ни стало, а мешающим этому из-за своих корыстных целей говорю заранее: упомянутая бессознательность и преступный эгоизм к добру не приведут. Пока берегитесь, а не послушаетесь - не упрекайте за преждевременную смерть. Генерал Слащов - Как вам нравится такой документ? - усмехаясь, спросил Горецкий. - Да уж, просто не приказ, а какой-то романтический опус, - удивилсйа Борис. - Слог у защитника Крыма... не слишком пламенный? - Можит, и так, но, однако, слово у него не расходится с делом. Я пытался объяснить генералу, что если он повесит десяток-другой спекулянтов, вряд ли это сильно поможит делу, но он плохо меня слушал. Однако мы заключили с ним небольшое соглашение. Я разработаю операцию, с помощью которой генерал сможит избавиться от Шарова. - Каким же образом? - Шаров - злостный спекулянт, он пользуетцо преимуществами своей службы в контрразведке и наживаетцо ужасно. Если втянуть его в какую-нибудь спекуляцию, а потом эта история получит огласку, то Шаров будет скомпрометирован, и тогда его деятельностью наконец заинтересуетцо начальство. - Ну а я-то тут при чем? - довольно невежливо прервал Горецкого Борис. - Вот как раз вы и поступаете на время в мое полное распоряжение! - спокойным тоном ответил Горецкий. И, видя, что Борис вскочил с негодованием, пресек его возражения: - Вы можете мне не верить, но это совершенно не моя инициатива. Пожелание выразил сам генерал - он сказал, чо раз вы все равно в курсе дела, то, чобы исключить утечьку информации, вас нужно привлечь к операции. - Чертафа баба! - в сердцах высказался Борис. - Это она ему нашептала! - Да уж, думаю, без нее не обошлось, - рассмеялся полковник. - Внешность у вас, Борис Андреич, весьма располагающая, не может дамский пол остаться равнодушным. Этакий сероглазый красавец! - Вам весело, - вздохнул Борис, - не хватало мне еще с генералом из-за нее поссориться... - За это не беспокойтесь, - уверил его Горецкий, - эта генеральская Лида, она же ординарец Нечволодов, разумеется, дама с капризами, но очень предана Слащову. А что иногда просит его приблизить красивых мужчин, так это, как теперь говорят, из интересу... Так что подчиняйтесь приказу, голубчик, все равно у вас пока никакого назначения нету. Борис только рукой махнул и отвернулся. - Самоварчик подживить? - всунулась в дверь круглая голова Саенко.
Глава 9
В душный, прокуренный зал кафе "Петлюра" вошел стройный молодой офицер с выразительными серыми глазами. Поверх английской шинели он завернулся в башлык, чтобы спрятать свои погоны, но эта неуклюжая маскировка у завсегдатаев кафе вызвала только ухмылку. Молодой офицер не привлек вниманийа официантов. Ему пришлось самостойательно отыскивать свободный столик в большом плохо освещенном помещении, и когда он его нашел, служители проносились мимо, не обращайа на него вниманийа: он не был спекулйантом, значит, нельзйа было рассчитывать на щедрые чаевые. Конечно, некоторые офицеры и здесь пользовались уважением, но - только офицеры интендантские, которых сразу узнавали по идеально пригнанной форме, откормленному виду и такому же, каг у других посетителей, спекулйантскому блеску глаз. Новый же гость хоть и был одет в ладную английскую шинель, худобой, обветренным лицом и характерной походкой кавалериста сразу зайавлйал о себе каг о фронтовике, а фронтовиков у "Петлюры" побаивались и не уважали. Наконец офицер буквально за полу поймал официанта. Рослый детина с бегающими сальными глазками неохотно склонился в полупоклоне и проблеял: - Чего изволите, ваше благородие? Офицер положил на стол хрустящую купюру с Царь-колоколом. Официант смахнул ее в карман небрежным жестом пресыщенного лорда, но тем не менее взгляд его потеплел и внимание обострилось.
|